и потому, что он выглядел совершенно озадаченным, когда я ставила под сомнение его выбор одежды.
— Нет, не то чтобы они мне не нравились. Думаю, мне просто было интересно.
— Я хочу, чтобы ко мне относились серьезно, и… — он сделал паузу, взвешивая, насколько сильно ему хочется признаться в том, что он собирался сказать, — я настолько давно их ношу, что уже и не помню, нравится ли мне что-то еще.
Мне сразу вспомнился проведенный день в лесу и наше свидание в кафе, когда я пробормотала:
— Джинсы и черная рубашка поло.
Он удивленно посмотрел на меня.
— Можно я тебя поцелую?
Его вопрос причинял мне боль, слово «нет» грозило вырваться из моего рта, и поэтому я просто покачала головой.
И в его глазах я увидела ту же боль, что мгновение назад охватила меня, сменив зарождающуюся надежду на уныние. Затем Томас встал, поправляя рукава пиджака, посмотрев на карманные часы.
— Он мертв, не так ли?
— Да, — ответил Том, стоя ко мне спиной.
Он уже взялся за дверную ручку, когда я задала еще один вопрос:
— Кем он был?
— Кто-то, кого прислал твой драгоценный федерал, чтобы забрать у меня кое-что ценное.
Я так резко втянула воздух, что он пригвоздил меня последним взглядом через плечо.
— Это было убить или рискнуть всем, Голубка. На карту поставлено слишком многое, чтобы позволить тому, что я чувствую к тебе, повлиять на мое здравомыслие.
— Девочка, ты испытываешь пределы чувств этого мужчины.
Я оторвала взгляд от корешка книги в мягкой обложке, находясь в библиотеке.
— Я уверена, с ним все в порядке.
От недоверчивого смеха Мурри и моей собственной лжи я съежилась.
Я задвинула книгу обратно на полку и взяла другую.
— Он послал тебя присмотреть за мной?
Он усмехнулся.
— Нет, он скорее сам будет преследовать тебя, чем позволит выставить себя дураком, спрашивая, в чем заключаются твои чувства.
Я улыбнулась, открывая книгу в мягкой обложке и перелистывая потрепанные временем страницы.
— Так где же они лежат?
Я захлопнула книгу, положив ее в небольшую стопку, которую собрала на приставном столике.
— Я бы предпочла не говорить об этом. — Я подняла на него взгляд, улыбнувшись одними губами. — Без обид.
Мурри приподнял плечо, затем оттолкнулся от полки, к которой ранее прислонился.
— Нет проблем, но скажи мне вот что: ты его боишься?
— Нет, — сразу ответила я.
— Испытываешь к нему отвращение? — Приподнял бровь.
На этот вопрос я не смогла ответить так же быстро и глубоко вздохнула, усаживаясь в кресло рядом с отложенной стопкой книг.
— Дело не в этом. Я имею в виду, я знала, кто он, и считала, что уже свыклась с этим…
Поняв меня, Мурри смягчил голос:
— Значит, это произошло.
— Да.
Он что-то пробормотал, быстро оглядывая зал позади себя. И когда он снова посмотрел на меня, то, понизив голос, сказал:
— Лу-Лу… она создала трещины в его броне. Но ты? Ты ворвалась и разрушила все до единого. — Он наклонил голову. — Я не знаю, как, но ты изменила его.
Следующие слова были произнесены на одном дыхании:
— Я тоже не знаю.
Из-за напряжения, витающего в воздухе, мое сердцебиение казалось пугающе громким.
— Думаю, что нет никакого способа. — Его взгляд метнулся к приставному столику, затем снова на меня. — Есть только ты.
С этими словами он оставил меня переваривать его слова, и я проследила за его взглядом, направленным на приставной столик.
Туда, где лежал тот небольшой коричневый дневник.
Казалось все вокруг предостерегало меня не трогать его, но мимолетный взгляд Мурри и тот факт, что он был оставлен на столике у всех на виду… Я не сдержалась.
Я обхватила пальцами гладкую кожу и открыла его.
Когда ты будешь задыхаться —
Дышать я буду за тебя.
Когда не сможешь удержаться,
Я обниму, себя губя.
Я буду ждать того момента,
Когда воспламенишься ты.
И как кусочек элемента
Восполнишь свет из темноты.
Не думай, что, достичь исхода —
Придет истории конец.
Оно берет начало рода,
Чудес загадочных гонец.
Страницы за страницами поэзии смотрели на меня в ответ.
Ни дат, ни временных меток.
Просто слова.
Стыду нет места, если в сердце
Оставить свой незримый след.
Как словно взять за ручку дверцы
И распахнуть ее в ответ.
И осознать, что одиноким
Ты был, когда измерить смог
Теченье прошлого, далекий
Путь в настоящее широким
Мостом в грядущее урок.
Солги мне, милая Голубка,
И очень крепко обними.
Солги мне, милая Голубка,
И томно в ухо мне вздохни.
Солги мне, милая Голубка,
Отдай мне крики все свои.
Солги мне, милая Голубка,
И нежно бедра обхвати.
Солги мне, милая Голубка,
И мою тьму ты усмири.
Солги мне, милая Голубка,
И поцелуй мне подари.
Голубка, милая Голубка,
Не прыгай в омут с головой,
А между нами связь так хру́пка —
Ее легко сломать рукой.
Моей зависимостью стала,
Лишая кислорода крохи,
Возвышусь я до пьедестала,
Отдав тебе любовь эпохи.
Это не просто слова. Это мрачные, преследующие и прекрасные эмоции.
Я была почти уверена, что Томас писал не обо мне, пока не увидела то, что было на последней странице.
Солги мне.
Последняя строка была написана резким подчерком, кончик его ручки оставил на странице вмятины от его нажима.
Боль, которую я причинила.
С чувством вины, раздирающим мою грудь, я прекратила выбирать книги и, сморгнув слезы, застилавшие мне глаза, вышла из библиотеки.
— Войдите, — резко сказал Томас, как только я постучала в дверь.
Он оглянулся, когда я вошла, и я закрыла за собой дверь.
— Лу спит?
— Да.
Его холодный тон напомнил мне о первых наших совместных встречах, и я сказала себе, что заслужила это, затем сделала шаги, продвигаясь вглубь его комнаты.
Не было никаких признаков того, что я здесь была. Никаких. Остатки нашего ужина были убраны, а постель застелена. Аромат нашего совместного времяпрепровождения давно выветрился из этого, похожего на пещеру, пространства.
— Что тебе нужно, Голубка? — спросил он, расстегивая запонки и бросая их на стеклянный поднос, стоящий на черном туалетном столике.
«Ты», — хотела ответить я, но так и не смогла произнести ни слова.
Вместо этого я приложила все усилия, чтобы проигнорировать его ледяной взгляд, и вытащила дневник из-за спины.
— Ты… ты написал все это?
Льдисто-голубые глаза вспыхнули, когда Томас увидел свои слова, свое сердце в моих руках.
Его
