Марк, как и обещал, избавился от своей кикиморы.
Почему-то, когда он говорит, что сделал вот так и так — я ему верю, и у меня даже мысли не возникает заподозрить неладное, или что он просто водит меня за нос. В конце концов, ничто не мешает ему и дальше с ней встречаться, потому что я понятия не имею, где именно он снимал ей квартиру.
В голове есть аксиома — Бармаглот не врет.
Он всегда и все говорит, как есть, даже если мне неприятно это слышать.
— Может, заедем пообедать? — предлагает Бармаглот, усаживая меня в машину.
Сам застегивает ремень безопасности.
Проверят, надежно ли.
С трудом держусь, чтобы не ляпнуть какую-то глупую ерунду о том, что мужик, который вот так возится с женщиной и не обзывает ее бестолковой — бесценен.
Но ведь это правда так.
И когда-нибудь, когда наше с ним маленькое приключение закончится, он, возможно, найдет женщину, которая оценит эту заботу.
Потому что я не собираюсь вляпываться во все это.
Нет, нет и нет.
У нас договор, даже если его условия мы так толком и не обсудили.
Но, возможно, этот поход в ресторан как раз будет подходящим поводом? По крайней мере рядом не будет постели, чтобы заткнуть мне там рот.
— Нужно заехать домой, чтобы переодеться во что-то приличное, — киваю на свои простые джинсы и свитер с новогодним принтом.
Бармаглот осматривает меня с ног до головы.
— А что не так с твоей одеждой?
— Я же тебя опозорю. — Тоже выразительно его осматриваю: костюм по фигуре, рубашка от какого-то английского бренда, галстук, часы, запонки. Господи, тряпки на нем стоят дороже, чем весь мой гардероб. — Тебе перестанут жать руку, если появишься в обществе с девочкой, одетой дешевле твоих шнурков. — Зеваю. — И в приличные ресторан не пустят.
Бармаглот молчит до первого красного светофора.
Поворачивается ко мне.
— Зай, ну-ка посмотри на меня.
Когда он такой строгий, у меня непроизвольно чешется под коленями, так что приходится поерзать на сиденье, чтобы избавиться от этого неприятного зуда.
— Вы мне не папочка, Марк Игоревич, так что нечего зыркать, — пытаюсь хоть как-то защититься.
— На меня, Алиса.
Приходится подчиниться.
Умеет гад одним словом, как с дрессированной собачкой: ап! — и я сижу, лапки поджала.
Лицо у Бармаглота напряженное.
— Заяц, я больше слышать не хочу про то, что я могу тебя стыдится. Никогда. И мне срать, что и кто будет думать, если ты пойдешь в ресторан в том, в чем тебе удобно. Хочешь в кроссовках — иди в кроссовках. Хочешь в платье — не вопрос. Ты не мартышка, чтобы я тебя выставлял напоказ. А я не пацан, чтобы хвастаться перед дружбанами красивой телкой. Ты — со мной, за моей спиной. Остальное вообще на хуй никого не должно интересовать.
Все-таки он гад.
Потому что говорит, как думает.
И его мысли, и поступки…
Ох, это покруче, чем бицуха как у Арни.
Мне хочется сказать какую-то глупость, отгородиться от этого приятного чувства «быть за мужчиной и ни о чем не думать», но все мои шпильки куда-то исчезают прямо на глазах.
Хочется только одного — стукнуть его чем-то тяжелым, чтобы перестал быть таким заботливым бегемотом и превратился обратно в рычащего мужика, от которого я по крайней мере всегда знала, что ожидать.
В ресторан, само собой, мы едем как есть: Бармаглот при полном параде, а я — как девочка-припевочка. Но когда нас встречают у стойки, Марк делает шаг вперед, держа меня за руку уверенно и крепко, и в ответ насчет дресскода просто приподнимает бровь со словами:
— Это — моя женщина. Она зайдет со мной в том виде, в котором ей хочется.
Хостес — женщина возраста Милы, тут же перестает делать вид, что к ним в элитное заведение пожаловала говорящая креветка и, натянув милую улыбку, проводит нас до столика. Это хороший модный ресторан, который в каждой детали буквально орет, что здесь и только здесь можно попробовать самые вкусные, свежие и приготовленные по эксклюзивным рецептам морепродукты.
Так что моя неловкость рассеивается сразу же, стоит «ткнуть» нос в меню.
— И даже не спросишь, куда в меня столько влезет? — спрашиваю с недоверием, когда Бармаглот вообще не комментирует мой заказ официанту, состоящий, конечно, не из морской капусты и хрена с солью.
Андрей всегда удивлялся.
И комментировал. Что-то о моей фигуре, но я всегда пропускала мимо ушей.
— Ты болеешь, Зай, тебе нужно нормально питаться, — пожимает плечами Бармаглот.
— И не будешь настаивать, чтобы съела все? — прищуриваюсь, снова на минуту отвлекаясь в прошлое.
Он смотрит на меня так, словно я спросила какую-то ересь.
Ответ дан, даже если он без слов.
Сначала мы просто ужинаем, обсуждаем мои планы на больничный и Бармаглот в одно лицо заявляет, что, если до конца недели ему не понравится цвет моего лиц, на работу я выйду только через его труп. Я делаю вид, что приноравливаюсь ткнуть его ножом, и он не кривит нос, не начинает смущенно озираться по сторонам, нарочито громко говоря, что я — «такой ребенок!»
Берет свой, зловредно прищуривается — и мы всем на зависть, удивление и недоумение устраиваем дуэль прямо над тарелками с сибасом.
— Все-все, сдаюсь, — смеется Миллер в ответ на мой очередной выпад.
Сначала хочу триумфально ему отсалютовать и только через секунду замечаю, что на самом деле чуть не опрокинула бокал, где у меня минералка.
Снова меня занесло.
Виновато откладываю нож в сторону.
— Зай. — Бармаглот перетягивает на себя мое внимание, и когда поднимаю голову, он сидит в своей любимой позе: расслаблено откинувшись на спинку стула и оглаживая нижнюю губу. — Нормальный мужик не стыдится женщины, которую приводит в дорогой ресторан. Если он стесняется и блеет, то это не мужик, а гандон.
Нервно смеюсь.
Танян бы понравилось, сразу бы «побежала» в телефон — цитировать высказывания классных мужиков.
— Даже если эта женщина устроит пьяные танцы на столе? — Я была бы не я, если бы не ляпнула что-то такое.
Даже на минуту кажется, что наконец-то загнала его в тупик.
Но Бармаглот, хоть и становится серьезным, не тушуется и отвечает почти сразу.
— Мне казалось, женщины танцуют на столе только когда у них уровень алкоголя в крови выше, чем уровень страдания. Так что, если моя женщина танцует на столе — я хуевый мужик. Иначе, — он подмигивает и, несмотря на то, что за соседним столом сидят две возрастных пары, продолжает, не понижая голоса: — моя женщина танцевала бы только для меня, но совершенно голая.
Его гадские серебряные глаза прищуриваются, становясь похожими на два тонких отблеска на лезвии убийственного клинка.
Сволочь!
Гад!
Мои колени непроизвольно сжимаются под столом, трутся друг от друга, стоит представить, как этот мужик будет точно так же смотреть на меня голую, извивающуюся перед ним на высоких каблуках.
И…
— А получше столика у вас нет? — слышу за спиной недовольный женский голос.
Что-то в нем заставляет оглянуться.
Знакомые нотки?
Это Дина.
Но она не с Андреем.
Она с подругами, кажется, и сначала даже меня не замечает, но идет, как по ковровой дорожке, прямо к нашему столу, улыбаясь на все свои «дорогие зубы».
— Марк! — Расцветает, как майская роза, тянется, чтобы поцеловать его в щеку. — Слушай, как хорошо, что увиделись! Надо как раз кое-что…
Дина только сейчас замечает, что я — явно кто-то знакомый.
Или только делает вид, что не узнала сразу? У этой женщины такое лицо, что впору сдавать на Штирлица.
Я широко улыбаюсь, изо всех сил стараясь сделать вид, что мне вообще не понятен смысл этого взгляда сверху-вниз. Как сканером в супермаркете — отщелкала в голове все ценники на моих шмотках.
— Мы… кажется, где-то виделись? — через силу улыбается Дина.
— Разве? — делаю озадаченный вид, как будто очень энергично ковыряюсь в памяти, в поисках этого знаменательного события.
