Договорить он не успел. Вместо его слов рядом зазвучал визгливый голос Лянки, непонятно когда вынырнувшей из толпы.
— Назарчик! Назар, плохо мне, надо домой ехать.
— Что плохо? Сердце?
Наз, все еще не протрезвев, хотя и не пил почти, быстро глянул на мать, но пальцев так и не разжал.
— Переутомилась, наверное, столько дней на ногах, столько нервов. Ты же знаешь, дорогой, все на мне здесь.
— Переутомилась? — недоверчиво переспросил он, ощупывающим взглядом проводя осмотр. Но и без того было понятно, что фиг там приступ. Опять изображает из себя… и он даже догадывался что и почему. Вот только как отмахаться, да еще и при Милане?
— Сейчас вызову тебе такси, — сдерживаясь, проговорил Назар.
— Да Сташек уже едет, я все организовала. Он нас всех заберет. И тебя, и Милашечку. Поздно уже, что тут торчать…И я не могу дома одна, ты же знаешь.
— Да знаю, знаю, ма, — чувствуя, что его буквально разрывает от эмоций, которые высказать совсем нельзя, процедил он и перевел взгляд на Милану. Растерянный и виноватый: — Пошли к трассе? Он же туда подъедет?
— Да, сынок, на пятаке подождем, а?
— Милан? Ты же… едешь?
— Ну… могу, конечно, и остаться, — похлопала она ресницами и осмотрелась. — О! Вон Остап!
Назар напрягся, проследил за ней взглядом и реально увидал Наугольного с друзьями. Ее пальцы все еще были в его ладони, и он, чуть дернув ее на себя, скомандовал:
— Так, все, домой. Эти квасить до утра будут, а ты сама сказала, что тебе больше не стоит.
Милана бросила на него быстрый взгляд исподлобья, пряча лукавую улыбку, потом деланно надула губки и снисходительно вздохнула:
— Домой так домой.
«Ох, беда, беда», — легко читалось на лице Ляны в этот момент, она даже демонстративно отвела левый локоть в сторону и уперлась ладонью в бок под грудью, словно бы поторапливая обоих «деток». И всю дорогу до парковки в голове ее крутилась навязчивая мысль, во что это Назарчик такое вляпался, и как его угораздило? Ведь в жизни не видела, чтобы он хоть раз на кого-то вот так смотрел, не отрываясь, не замечая больше ничего вокруг. Почему же сюда-то?
Впрочем, ответ на этот вопрос прозвучал уже из уст Стаха, вот только она этого не заметила, слишком занята была своими переживаниями. Шамрай-старший курил возле внедорожника, дожидаясь их. А когда они показались, быстро обвел всех взглядом и остановился отдельно на Милане на несколько секунд, не в силах отлипнуть.
— Боже, это кто тут у нас? Русалка речная? Какая ты сегодня, а!
— Спасибо, дядя Стах, — сдержанно проговорила Милана, не позволяя разгуляться эмоциям. Она скорее чувствовала, чем осознавала, что Назару не понравится, если он узнает о дядькиных художествах по отношению к ней. Он любит и уважает Стаха, это Милана видела и слышала в его словах, и становиться причиной их раздора — не в ее праве. — Хотелось, чтобы празднично.
— Получилось. Наверняка была самая красивая, — улыбнулся Шамрай, но тут уж включилась Лянка:
— Девчата, пока молодые, все красивые. Порасцветали.
Здесь только не хватало упоминания самой распрекрасной Анюты, но ей хватило ума при Назаре промолчать — просил же.
Вот только уже дома она смолчать не смогла. И когда пила под его чутким контролем таблетки, прописанные во время последнего обследования, горестно проговорила:
— На ней же пробы ставить негде, Назарчик. Неужели не видишь?
Он ничего не ответил, глянул на нее злыми глазами, так что захотелось прикусить себе язык за болтовню. Словно бы будь она не матерью родной, а кем-то посторонним — дал бы сдачи по своему обыкновению. А ей он даже слова грубого сказать не мог, перечил — и то редко. Но стоило появиться этой… Ляна с трудом проглотила лекарство, отпила воды и протянула ему стакан, сдавленно прошептав:
— Прости.
— Не говори так больше про Милану, пожалуйста.
— Не буду. Прости.
Назар кивнул и молча ушел в свою комнату, и она знала, что до такого — до него не достучаться.
14
Если полдня собирать грибы в лесу, то потом всю ночь они станут сниться.
Закрывая глаза, он видел перед собой пламенные всполохи, танцующие в опасной близости от него, и остановить их танец было невозможно. Да он и не хотел. Среди этих огней проступало самое красивое на земле лицо, и уж на него он насмотреться не мог, как ни слепило. Назвать сном те часы было нельзя, потому что он не спал. Вставал, ходил по комнате, открывал окно настежь, вдыхая полной грудью ночной свежий воздух. И снова жмурился, чтобы увидеть Милану. Ему казалось, что нынче ее черты впечатались в обратную сторону его век — иначе как объяснить такой феномен?
Сегодня мама сделала ему больно, ясно дав понять, что не примет его выбора. Но, наверное, впервые он понимал, что это не так уж и важно — ее согласие. Хорошо, если оно будет, а если нет — пройдет время и все сгладится. Ее аргумента, единственного и довольно гадкого, он всерьез не воспринимал и даже не думал о нем. Думал о другом, ясно сознавая — покоя здесь им не дадут.
Лукаш, вон, и тот постарался влезть, что уж об остальных говорить? А нужно было понять, выяснить: у него и правда срывает мозги от Миланы, а у нее? А вдруг ему показалось, а вдруг все не так?
И как спать, если ему все показалось, а в действительности ей все равно?
Назар снова закрывал глаза и снова видел ее лицо в огненных всполохах. Она тяжело дышала, губы ее приоткрылись, на лице — тень от стеблей травы, торчащих из венка. И глаза блестят так, что страшно, безумно страшно ошибиться.
«Милана, а давай мы…»
Что было под этим «мы» и этим «давай»? Что он хотел ей сказать? Предложить прыгнуть еще раз? Позвать танцевать? Пройтись вдоль берега? Заняться сексом? Быть вместе? Этим летом или всегда?
У
