– Он знаком с Мадонной! – воскликнула Люси, когда этот тип окончательно растворился.
– При чем тут Мадонна? Речь шла, по моему, о собаке.
– Да как вы не понимаете – он же намекал. Это ее песня «Папа, не надо нотаций».
– Вот как, – пробормотал я. – Ну да, конечно, конечно, речь шла о Мадонне, именно о Мадонне. Вот только зачем Мадонне нефть? – задумался я. – Ей что, мало бензоколонок?
– Представляю, сколько он слупит с нее за эту драгоценную собаку. А может, и не слупит…
– Ну да?
– Может, он собирается преподнести ей пса в подарок?
Пес посмотрел на нас так, будто его устраивал любой из предположенных вариантов.
Тут зазвонил телефон. Это была Линдси, моя подружка на протяжении последних четырех лет.
– Звоню, просто чтобы убедиться, что ты в порядке.
– Все в порядке. Только… немного голова кругом.
– Как я тебя понимаю.
Последовала пауза, я чувствовал, как сострадание и симпатия перетекают по телефонному проводу прямо в мое ухо.
– Слушай, – соболезнующим тоном заговорила она, – а ты не мог бы сегодня заехать по дороге домой в «Сэйнсбери» за анчоусами? Я вернусь с работы поздно, и там уже ничего не останется.
– Конечно. Ты хочешь, чтобы я их тебе завез?
– Но только завтра. И захвати красного винограда. Он тоже кончился.
Линдси помешана на антиоксидантах. В ее нежном возрасте она уже борется со старением.
– Ладно. Ничего, если я проведу сегодняшнюю ночь в одиночестве?
– Ничего. Я смогу встретиться с девчонками. Кстати, почему бы тебе не отправиться домой, нельзя в таком состоянии торчать в конторе до самого вечера.
– Я тут присматриваю за собакой.
– За какой еще собакой?
– Тут зашел один тип, у него умерла мать, и он попросил оставить собаку на десять минут. А потом, представь себе, появляется другой странный тип и говорит, что это не просто собака, а самый что ни на есть гончий блошкенхаунд.
– Бошкенхаунд, – подсказала Люси.
– Да, уточняю – бошкенхаунд, но – гончий. Этот второй тип предложил за пса десять тысяч фунтов. Вот чудик, да? Вообще, все это как-то странно. Он оставил свой номер телефона, чтобы мы передали хозяину собаки.
– На твоем месте я бы не стала этого делать, – заявила Линдси.
– Почему?
– Предложи хозяину тысячу, а девять оставишь себе за посредничество. Можешь купить мне на них новый «Клио».
Она вот уже год копила на новый «Клио», с тех пор как у старого стала выцветать обивка сидений, и поэтому ей приходилось подолгу торчать на работе.
– Ха-ха, – сказал я.
– Ха-ха, – вторила она. У нее хватало подобных шуточных предложений, и мое «ха-ха» было постоянным ответом на них.
– Я от тебя без ума! – воскликнула она.
Похоже, эту фразу она позаимствовала из какого-то фильма и все время ожидала от меня ответа в том же духе, что я обычно и делал. Все это прекрасно, потому что я в самом деле к ней неравнодушен, однако не всегда так просто ответить ей подобными словами. Не все женщины, насколько мне известно, мирятся с подобным отсутствием энтузиазма.
Мы чмокнули друг друга в трубку. От этого меня тоже коробило, но некоторым женщинам нравится такой способ проявления нежных чувств. И в этот момент я увидел хозяина собаки, который протискивался в дверь конторы.
– Приветствую, – сказал я. Пес не выразил особой радости при появлении хозяина. Казалось, его сейчас ничто не интересовало, кроме Люси и печенья. Если эта собака была из тех, что кормятся остатками со стола, то это должно было быть вечно голодное животное, судя по внешности мистера Джилберта. Такие люди едва ли оставляют слишком много в своих тарелках.
– Привет, – выдохнул он, пыхтя и отдуваясь. Вид у него был измученный, как у всех толстяков в жару. – Ничего, если я присяду?
– Милости прошу, – ответил я. Правду сказать, компания собаки была несколько отраднее, чем очередное появление в конторе ее хозяина. И уж конечно, хоть я и был полон сочувствия, но вовсе не собирался подставлять свою жилетку мистеру Джилберту, чтобы он в нее поплакался.
– Ее нашли сегодня утром, – заговорил он, прикуривая сигарету, несмотря на то, что Люси выразительно стукнула о мой стол уже второй табличкой «У нас не курят».
Я не ответил. А что тут ответишь?
– Она жила в квартале Кэтерхэм, – продолжал гость. – Ее забили до смерти, – сказал он, вяло толкнув кулаком воздух. – Кто-то залез в дом.
– А что же собака? Она не могла остановить грабителя?
– Собака была заперта в соседней комнате, – ответил Джилберт. – Он все слышал, с начала до самого конца. Бедняга.
Пес, по всей видимости, не нуждался в психологической реабилитации и тянулся лишь к печенью.
Джилберта стало слегка трясти, он опустил голову и закрыл толстое лицо руками.
– У меня нет денег даже на похороны, – глухо пробормотал он. – А теперь еще эта собака, я не знаю, куда ее девать… – Обильные крупные слезы потекли по его большому пухлому лицу. – Откуда мне взять эти две тысячи фунтов?
Люси принесла и поставила перед ним чашку кофе, на что он ответил благодарным кивком.
– Мне тоже недавно пришлось хоронить мать, – сказал я.
– Тоже грабители? – уточнил Джилберт, точно дачник, со знанием дела разглядывающий соседскую капусту после атаки слизней.
– Это долгая история.
Это, в самом деле, была долгая история. Она тянулась больше десяти лет и началась еще до смерти отца, до того, как я вступил в семейный бизнес, до Линдси, до многого, того и другого. «Болезнь хроническая», – известил ее доктор. «То есть вечная», – говорила она, восемь лет промучившись кашлем, сопровождавшимся приступами лихорадочного озноба, проходя один за другим бесконечные курсы «химии» и физиотерапии. Мне приходилось ухаживать за ней, но я не имел ничего против. После смерти отца у нее не осталось никого на свете, кроме меня, и вообще заботиться о ком-нибудь – дело стоящее.
– Если вам тяжело, расскажите, – подал голос Джилберт.
– Не думаю, что это поможет, – ответил я. – В общем, это связано с нервной системой. Она ушла в мир иной на прошлой неделе.
Теперь и меня стали душить слезы. «Вы снова будете вместе с отцом», – сказал я ей напоследок. «Я предпочла бы отправиться на небо», – прохрипела она.
Это был наш последний разговор. Она оставила меня одного в уже заложенной квартире, с долгами за сиделку и медицинское обслуживание и мыслями о том, куда теперь девать ее мебель эпохи восьмидесятых.
– Мне очень жаль, – сказал Джилберт, и я почувствовал, что теперь мы с ним связаны невидимыми узами.
– Со мной все в порядке, – ответил я, слегка ошалев от происходящего. – Думаю, я мог бы помочь вам.
– Неужели? – недоверчиво встрепенулся Джилберт, словно старый сеттер, которого дразнили куском пирога.
