— Не утруждайся. Если дело выгорит, свадьба будет как скоропалительной, так и скоропостижной.
Я вижу его заинтересованный взгляд. И губы, что складываются в какие-то непроизнесённые слова. Но Сева не даёт им родиться. И это к лучшему. Дурное настроение у меня так и не прошло. Могу быть резок.
В ресторане Сева чувствует себя как рыба в воде. Впрочем, он везде себя так чувствует: расковано, без комплексов, никакого дискомфорта ни от окружающей убогости, ни от контингента людей. Особенно, если рядом есть дамы, Сева цветёт и порхает, распространяя флюиды самца, на которого текут сучки и западают недотроги.
— Официант! — щёлкает он пальцами и делает заказ, одновременно гипнотизируя хорошенькую девушку, что сосредоточенно записывает его предпочтения. Как по мне, так дохлая сова будет вкуснее, чем изыски этой псевдоиспанской харчевни.
Оглядываюсь по сторонам. Кроме нашего, в зале ещё два столика заняты. Явно не аншлаг сегодня.
— Будьте добры, позовите Таисию, — прошу я официантку.
Трепет ресниц. Губу, наверное, до крови прикусила. Судя по всему, в курсе.
— Вас не устраивает моё обслуживание? — пытается строить из себя дурочку.
— Нас всё устраивает. Просто позовите Таисию.
Она испаряется быстро, но Сева успевает пощёлкать языком ей вслед. Да, девушки здесь на подбор. Дядька лишь Черномор подкачал. Стоит в стороне. Ноги колесом. Пузо вперёд. Глазищами сверкает. Испанец, млять.
Она появляется бесшумно и замирает у нашего столика. Ей идёт униформа. Строгий верх с отложным белоснежным воротничком. Идеальный передничек и ноги. Сева прям слюной капает. Хочется хлопнуть его ладонью по челюсти. Глаз девушка не поднимает.
— Присаживайся, — делаю жест рукой. Она всё так же безмолвно опускается на стул. Примерная ученица. — Посмотри на меня, — приказываю. У меня нет желания повторять по сто раз, а контакт «глаза в глаза», как правило, срабатывает хорошо.
Тая поднимает голову, и я на какие-то секунды зависаю. Синие. У неё пронзительно синие глаза, красиво загнутые ресницы. Почти не тронутое косметикой лицо. Свежее, юное. И контраст — тёмные волосы, что уложены узлом на затылке. Строгая, как и униформа, причёска. Судя по бровям, она натуральная. Не крашеная, трахнутая нафталином и молью горжетка, а живая молодая норка. Тоскливая лишь и запуганная.
— Ты помнишь меня, девочка? — у губ, как и у слов, своя жёсткость. Иногда я сам царапаюсь о свой тон.
— Да, — голос у неё не дрожит. И это хорошо.
— Меня зовут Эдгар Гинц. Есть несколько простых и понятных действий, которые тебе необходимо сделать. Ничего сложного. Особенно для девушки, которая получает высшее образование.
Она моргает, разрывая зрительный контакт. Я морщусь. Девушка это видит, но не спешит снова подпадать под моё влияние. Её поведение вполне тянет на маленький бунт. Ничего. Это с непривычки. Терпеливо жду, не отрывая от неё взгляда. Держу паузу, пока она сжимает губы и пытается задрать подбородок. В конце концов, её глаза снова останавливаются на мне. Возразить она не смеет, поэтому готова выслушать. Отлично.
— Первое. С сегодняшнего дня ты больше не работаешь в этом заведении.
Молчит. Не возражает. Руки сцеплены на коленях, но мне их не видно. Наверное, пальцы побелели от натуги.
— Второе. С тёткой ты больше не живёшь.
Моргнула. Ресницы спрятали выражение глаз. Губы дрогнули. И вот она снова смотрит на меня с чистой безмятежностью. Кажется, второй пункт её не огорчает совершенно. Ещё бы.
— Третье. Слушаешься меня во всём, не доставляешь проблем, выполняешь всё, что я скажу, и получишь гораздо больше, чем должна.
— Почему? — вспархивает с её губ слово, как бабочка-однодневка.
Только женщины умеют задавать подобные глупые вопросы. Смотрю ей в глаза и вдалбливаю в её хорошенькую голову каждое слово:
— Потому что ты станешь моей женой. А это обязывает.
7. Тая
Какой-то он деревянный. Как Буратино. Или железный. Как робот Федя. А лучше — как Железный Дровосек. По фигуре подходит. Роботы они толстые и неповоротливые. А этот — стройный, даже слегка чересчур.
Мне не нравится ни его взгляд — слишком властный и жёсткий, как неправильно приготовленное мясо, ни приказной тон. Но я должна вытерпеть. Если это поможет выкарабкаться из кабалы, я потерплю.
Не понимаю, зачем ему это нужно. Но, видимо, все эти тайны мадридского двора не для среднего женского ума, как он считает. Есть только два мнения: моё и неправильное — это про него. Он не сомневается ни в том, что говорит, ни в том, что делает или сделает в ближайшее время. Не удивлюсь, если у него всё в блокнотике расписано на три года вперёд. Каждый вздох. Но жениться?! На мне? Здесь явно что-то не так. Какой-то подвох или жесточайшее разводилово всех времён и народов — лохотрон.
— Собирайся, — продолжает раздавать команды, — тщательно и навсегда.
«Навсегда» звучит слишком пафосно: никто не знает, что будет завтра. Но если он думает, что я буду артачиться — ошибается. Тот, кто хоть немного знаком с моей тёткой, знает её крутой и противный характер. А я с ней семь лет прожила. Каждый день как по минному полю или по канату без страховки.
Прыжок в никуда меня пугает, конечно. Я не знаю, что будет дальше. Но у меня есть план — успела продумать, пока ждала этой знаменательной во всех отношениях встречи.
— Вы же понимаете, что рабство отменено? — уточняю я спокойным, как штилевое море, голосом. Терять мне нечего. Поэтому называю вещи своими именами. — Надеюсь, никаких извращений и садизма? Расчленённых трупов и издевательств?
Сева подозрительно покашливает, а затем прячет лицо в ладонях. Плечи его ходуном ходят. Смеётся. Ну и ладно. Жених, к слову, нервами куда покрепче. Смотрит на меня как на чебурашку, у которого вторая пара ушей отросла.
— Я похож на извращенца? — спрашивает всё с тем же выражением лица. Уши, видимо, ищет.
— Мне всё равно, на кого вы похожи. Я вас не знаю. Но, надеюсь, до всего выше перечисленного не дойдёт.
— Прекрати мне «выкать». Ты либо много бульварной литературы читаешь, либо сама книжонки пописываешь. Слишком буйная фантазия. Собирайся.
— Если что, я подстраховалась, — ставлю точку в разговоре, поднимаюсь с достоинством и удаляюсь. В спину мне не смеются и не бросают обидных уничижительных слов. Хоть это радует.
— Ну, что там?! — не находит места Синица — ходит, как цирковая лошадь, высоко поднимая колени. И каблуками по полу — цок-цок. Ей только плюмажа не хватает да красивой попоны.
Оля бросает на меня сочувствующий взгляд и продолжает мыть посуду.
— Готовься к свадьбе, Лин. Будешь свидетельницей. Не знаю, почему и зачем ему приспичило на мне жениться, но, судя по всему, там всё серьёзно. Отправил меня вещи собирать. Сказал, что я больше здесь не работаю.
Девчонки ахают. Олька даже тарелку роняет и застывает с мокрыми руками. Синица — та вообще рот открыла и челюсть потеряла.
— Так это ж здорово? — суетится она, отмирая. Помогает мне переодеться и собрать нехитрый скарб, состоящий в основном из косметики и гигиенических средств.
— Да выкинь ты эту дрянь! — артачусь я, пытаясь спихнуть в мусорку полупустую пачку влажных салфеток.
— Не-не-не! — протестует Синица. — Надо тщательно всё своё собрать и не оставлять даже мелочи, чтобы не вернуться наверняка.
— Опять ты со своей ерундой! — закатываю я глаза. — Ну, сколько можно, Лин? То позитивное мышление, то запросы мирозданию, теперь эти дурацкие приметы в ход пошли. Я не верю во всю эту чушь!
— Ну и не верь, Тай, не верь. На кой тебе верить-то? — суетится подруга, утрамбовывая мои вещи в пакет. — Главное — вот жених нарисовался. Богатый, красивый, солидный. То, что доктор прописал. Любить тебя будет. Холить и лелеять. Дети от него красивые родятся — опять же.
Хочется сделать позу «рука-лицо» и покачать головой. Сокрушённо. Ну, пусть хоть кому-то радостно от непонятных перемен в моей жизни. Синица так цветёт и пахнет, что совестно разрушать её махровые иллюзии.
