мне предстоит встретиться с самыми уважаемыми жителями Пейсона, с его-то населением в пятнадцать тысяч, и не в разочаровании моего отца, а в самодовольной ухмылке на его лице, когда он поймет, что был прав.
«— Ну, удачи с самостоятельной жизнью, Шай. Знай, это всё не для тебя. Твоё место здесь, рядом с твоей мамой.»
«— Уверена, ей нет никакого дела до того, куда я еду, пап, учитывая, что она мертва. И потом, в моем возрасте она тоже уехала из дома и встретила тебя. Не будь лицемером.»
Я прокручиваю в памяти наш последний разговор в день моего отъезда, его свирепый взгляд, прощальная речь, что заседает внутри — всё это практически бесповоротно выставляет меня из дома.
«— Ты не похожа на свою мать.»
Он прав.
Она была сильной, жизнерадостной, уходя из дома, и ни разу не оглянулась.
И вот я ползу обратно, как он и говорил.
— Дерьмо! — ударяю я ладонями по рулю. — Ай! — ахаю от боли, стараюсь избавиться от нервозности и успокоиться.
Почти два часа езды, включая очень долгий обеденный перерыв в одном старом кафе при въезде в город, а моя речь всё ещё не идеальна, ну по крайней мере всё то, что мне удаётся набросать в голове, и кстати без капли подхалимажа перед великим Нэшем Дженнингсом.
— Я вернулась, но ненадолго. Мне бы не помешало жильё, пока не встану на ноги. Найду работу, подкоплю денег и слезу с твоей шеи.
Он наверняка будет пытать меня до тех пор, пока я не начну умолять или пока не признаю, что облажалась. Он и не догадывается, как близка я была к успеху, пока не облажалась по-крупному в прямом эфире.
Крошечная часть внутри меня нашептывает, что он возможно знает. Здесь, в Пейсоне, он бы не увидел мой предыдущий канал, но не новости из Феникса. Блин, сколько же народу в городе видело, как я выставила себя на посмешище, а еще сколько узнает, что меня уволили?
Я выхожу из машины и решаю подождать внутри. Вполне вероятно, он забыл закрыть дверь.
Под ногами на ступеньках я чувствую до боли знакомое сочетание камней и сухих сосновых иголок. Порывы свежего сухого горного воздуха закручиваются между деревьями, и мне без сомнения комфортно здесь. Это напоминает мне прогулки с мамой по лесу, когда она рассказывала старые истории племени Навахо о хитром койоте, сразившем великана, или о мальчике, ставшем богом. Благодаря ей я всегда с легкостью верила, что смогу стать куда больше, чем просто девочкой из маленького городка.
Я дохожу до двери, но она закрыта. Наверно, мне придется устроиться на ступеньках и ждать, пока от шума двигателя и поднявшейся пыли мой желудок не свернется в очередной узел.
Собирая остатки гордости, которой осталось немного, я расправляю плечи и наблюдаю за появлением папиного грузовика.
Он глушит двигатель и в замешательстве смотрит на мою машину. Должно быть, замечает меня боковым зрением и тут же переключается. Я поднимаю руку, машу, как те инопланетяне, что якобы приходят с миром, и судя по его ледяному взгляду это необходимо.
Его брови опускаются, и он открывает дверь, передвигая свои длинные, облаченные в джинсы и огромные рабочие ботинки, ноги.
Ни приветливой улыбки, ни объятий? Нет, в типичной манере горного мужчины Нэш Дженнингс не сдается без боя. Чёрт!
Едва переставляя ноги по лестнице, я начинаю:
— Привет, пап.
— Шай. Всё в порядке? — несмотря на всю его стойкость я улавливаю нотки беспокойства в его голосе.
Мой отец никогда хорошо не относился к проявлению нежности, и тут я согласна с ним — это пустая трата времени.
— Потеряла работу.
Он безэмоционален, ни малейшего проявления чувств.
— Твой приезд… это временно?
Перевод:
«Через сколько ты сбежишь на этот раз?»
Я приближаюсь на шаг, но всё ещё остаюсь на расстоянии вытянутой руки. Надеюсь, он расценит это, как мою смелость и упертость, а не необходимость в некоем пространстве, пока я отдаю себя на растерзание его милосердию.
Но факт остается фактом, я в отчаянии. И да, черт возьми, мне не хватает рядом надежного человека. Тревор не плох, но сложно искать поддержки у того, кого больше волнует состояние его очередного выпуска «New York Times».
— Не знаю, я на мели, и мне больше некуда пойти, — пожимаю плечами и зарываю носок своего белого кроссовка в грязь. — Думала, может, смогу остановиться у тебя, пока вновь не встану на ноги, — вот вам и речь стойкой девочки.
Один лишь взгляд моего отца, и я снова шестнадцатилетняя девчонка.
Он напрягается, отчего бледно-голубые глаза становятся более устрашающими.
— Что потом?
— Наверное, попробую вернуться на телевидение. Если, конечно, меня возьмут.
Он чешет подбородок и в уголках губ появляется еле заметная полуулыбка.
— Кто тебя довёл, Шай?
Только отец считает мою крайнюю чувствительность забавной.
— Практически каждый.
— Чёрт, почему я не удивлен? — он опускает подбородок и чешет шею, но я всё ещё могу видеть его улыбку.
— Господи, ну спасибо, пап.
Наступать на больную мозоль, так по-Дженнингски, если честно. Возьми себя в руки и не ной.
Раздается еле слышный смешок, а после он сосредотачивается и пронзает меня взглядом.
— Во что ты, чёрт побери, одета?
Я опускаю глаза на мои цвета хаки капри, которые наполовину закрывают икры и на мятно-зеленое поло.
— Единственное, что было.
— Твоя комната стоит нетронутой со дня отъезда. Все вещи на своих местах, — он переводит взгляд на мои ноги. — Не хотелось бы, чтобы твои хорошенькие кроссовочки испачкались от прогулок по местным улицам.
Я здесь каких-то три минуты, а он уже начинает ссору. Сдерживаю ворчание и череду брани, которая так и рвется из меня, и лишь киваю.
— Дом не заперт. Ужин в семь, — он отходит от машины и проходит мимо.
Это было почти безболезненно. Он не упоминает ни ночь, когда я уезжала в колледж и наговорила кучу ужасных непростительных вещей, не упрекает меня всеми теми обещаниями, что я давала, пытаясь вычеркнуть его из моей жизни. Ничего.
— Это всё?
Он останавливается и бросает взгляд через плечо.
— Ты моя дочь, так?
Я не отвечаю, это и так очевидно.
— Что за человек смог бы отвернуться от собственной дочери?
Мои глаза мгновенно жжет, и, если бы я была одной из тех сентиментальных девушек, то уже разрыдалась бы. Но это не про меня.
— Кроме того… я знал, что ты вернешься, — бубнит он, направляясь к двери.
Моя сила воли идет ко дну, и из меня вырывается неконтролируемый, даже жалкий вскрик. Ответные насмешки моего отца только ещё
