Из торгового центра я еду домой с тяжелыми мыслями. Часть меня топает ножками и дует губы, как истинная девочка: хочу платье! заслужила! заработала! имею право! – а другая часть закатывает глаза и пытается быть разумной: помочь родителям, купить подарки, порадовать преподавателей...
Все-таки тринадцать тысяч и двадцать пять – это не одно и то же. Если теперь покупать платье – оно обойдется мне в два раза дороже, чем я изначально планировала! Так могу ли я это себе позволить?!
Дома меня встречает мама. Она ничего не знает про платье, конечно, но сразу замечает мой понурый вид и спрашивает:
– Все в порядке, милая?
– Да, мам, – я натянуто улыбаюсь.
– Не верю я тебе, – она вздыхает, но не пристает с подробными расспросами, за что я ей очень благодарна. Я вообще рада, что вернулась в родительский дом. До недавнего времени я снимала квартиру и жила отдельно, но после расставания с очередным парнем у меня не осталось сил на подработки, и я решила пожить с мамой, папой и младшей сестрой, которой семнадцать. Аделии в следующем году предстоит выпускаться из школы, а мне – из университета, так что мы понимаем друг друга и очень поддерживаем.
– Пойду спать, – говорю я маме.
– Только душ прими и покушай, – отвечает она и подходит, чтобы погладить меня по голове. – В холодильнике суп и паста, еще можешь сделать себе салат из свежих овощей. Ну а утром возьми творог или йогурт хотя бы... Ты последнее время так рано и тихо убегаешь, что мы тебя совсем не видим!
– Очень много дел, мам, – оправдываюсь я, а сама невольно подставляю макушку под ее руку и чмокаю ее в ладонь. – Спасибо!
После душа и ужина я и вправду сразу падаю лицом в подушку. Усталость такая сильная, что я даже переживаю: вдруг простыла, как и Сережа?! Он ведь от кого-то заразился! Наверняка от какого-то ребенка... А значит, и я могла, потому что всю последнюю неделю мы провели вместе...
К счастью, утром я просыпаюсь отдохнувшей и чувствую себя гораздо лучше. Голова не болит, тело не ломит, и я выдыхаю с облегчением: значит, это была всего лишь усталость. Другой вопрос, что сегодня эта усталость наполнит меня снова, и вечером я опять буду чувствовать себя выжатым лимоном... Но ничего не поделать: предновогодний чес – он всегда такой.
Кстати, о чесе: нужно позвонить Сереже, спросить его про возможность поехать вместе к двойняшкам того кинопродюсера... как ее зовут? Забыла!
Нехотя я берусь за мобильный телефон: если честно, разговаривать с Сережей не очень хочется. Но я не готова опуститься до его уровня, начать врать и уворачиваться. Так что я не смогу взять в работу еще один заказ, не предложив ему совместный выезд. Не хочу чувствовать себя виноватой.
– Привет, – раздается на том конце провода чуть хрипловатый голос.
– Как себя чувствуешь? – спрашиваю я у напарника.
– Гораздо лучше. Сам хотел тебе сейчас позвонить.
– Я только проснулась.
– Да и я тоже недавно... Слушай, у меня есть заказ на выезд – хочу спросить, готов ли ты поехать вместе со мной. Сегодня вечером.
– И откуда же взялся этот заказ?! – спрашивает Сережа, явно удивленный, потому что обычно все заказы проходили через него.
– Через знакомых по универу, – вру я зачем-то. Мне как будто не хочется раскрывать ему правду о том, что вчера я была в том самом поселке и провела праздник для детей замминистра, который сам Сережа изначально отменил.
– Вот оно что, – хмыкает парень. – Где и в какую цену?
– В том же самом поселке, где должно было быть вчера, – отвечаю я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Тринадцать тысяч. Двойняшки-трехлетки.
– Я в деле, – сразу говорит Сережа.
– Только... – я заминаюсь. – Давай сразу договоримся: оплата пойдет мне на карту.
– В смысле?! – возмущается мой напарник. – Нет, Эль, мы с самого начала договорились, что...
– Или так, или никак, – отрезаю я, сама удивляясь своей решительности.
Сереже приходится смириться:
– Окей, – и тогда я кладу трубку, чтобы позвонить Антонине Сергеевне и согласовать наш визит.
Вот только вечером недовольный моим требованием Сережа ведет себя, как последний придурок. Сначала он опаздывает, так что мне приходится извиняться и оправдываться перед заказчицей праздника. Потом сваливает большую часть интерактива с детьми на меня, ссылаясь на то, что он еще не до конца поправился и ему тяжело бегать и прыгать вокруг елки. Забавно, что заработок он при этом хочет поделить поровну. Ну а когда после представления Антонина Сергеевна приглашает нас передохнуть и выпить чаю, в беседе с ней Сережа выясняет, что вчера я была на выезде у Опалова и его детей, – и потом обвиняет меня в предательстве и обмане.
Мы идем по поселку в сторону ворот, и он отчитывает меня так, как даже мой собственный отец со мной никогда не разговаривал:
– Тебе не стыдно?! Это я организовал этот чес! Это я обеспечил тебе благодарных клиентов и деньги на твои новогодние хотелки!
– Что?! – смеюсь я нервно. – Мои новогодние хотелки?! Ты издеваешься что ли, Сереж?! Я хотела купить себе платье – но ты не перечислил мне ни копейки из заработанных мною денег! Вчера я получила заработок от Опалова и поехала в торговый центр, и знаешь что?! Платьев по скидке больше нет!
– Какая трагедия! – насмехается он надо мной. – Маленькая девочка не смогла купить себе платьице! Тебе двадцать три, Эльвира! Вложи эти деньги во что-нибудь полезное! Не будь ребенком!
– Но я хочу быть ребенком и хочу это платье! – вспыхиваю я. – Скоро новый год и я заслужила купить себе подарок! Поэтому немедленно верни мне мою половину заработанного, и мне совершенно все равно, где ты возьмешь эти деньги!
– Да пошла ты! – рыкает парень, и в этот момент я вдруг поскальзываюсь на скользкой дорожке и падаю на землю, а Сережа даже не пытается меня удержать...
Мне кажется, на мгновение я теряю сознание, а когда открываю глаза, кроме рассерженного Сережи вижу над собой внимательный взгляд Матвея Тихоновича Опалова.
– Вы в порядке? – спрашивает он, протягивая мне руку.
7 глава
Я оглядываюсь на Сережу: тот стоит чуть в стороне, даже не пытаясь помочь мне. Зато Матвей Тихонович наклоняется низко-низко и говорит:
– Один – один.
– Чего?! – переспрашиваю я невольно, а потом сразу меняюсь в лице, понимая, что таким мрачно-грубоватым тоном только что ответила заместителю министра, а не своему одногруппнику: – Простите, я просто...
– Между нами теперь один – один, – повторяет мужчина. – Вчера вы стали невольной свидетельницей того, как я ругаюсь со своей бывшей... – тут он заминается, то ли не желая произносить слово «жена», то ли имея какие-то другие причины. – А сегодня уже я стал свидетелем того, как вы ругаетесь со своим... Дедом Морозом, полагаю?! – он бросает на Сережу косой взгляд.
– Да, именно так, – я рассеянно киваю, продолжая лежать на заснеженной дорожке.
– Вставайте же, – он снова протягивает мне ладонь, и я наконец хватаюсь за теплые пальцы, поднимаясь с земли и начиная отряхиваться.
– Простите, Матвей Тихонович, – говорю эмоционально. – Мне не хотелось портить вам вечер нашими склоками... Мы уже уходим, – с этими словами я подталкиваю Сережу к воротам поселка.
– Мне кажется, вам не стоит ехать куда-либо вместе, – замечает Матвей Тихонович и неожиданно обращается к Сереже: – Молодой человек, я невольно подслушал ваш разговор, точнее – вашу ссору... Это вам должно быть стыдно перед девушкой, а вовсе не ей перед вами... Кроме того, вы просто обязаны как можно скорее вернуть ей заработанные средства.
– Я верну, – мрачно буркает мой напарник, с которого как будто бы сразу слетает вся спесь, а щеки розовеют от стыда. – Но вы же сами бизнесмен, вы должны понимать, что вложения и накопления – это очень важно.
– Разумеется, но вкладывайте и накапливайте свои средства, а не средства Эльвиры, – говорит ему Матвей Тихонович. – И я не бизнесмен, я чиновник, государственный служащий. Если вы не видите разницы между двумя этими понятиями – у меня для вас плохие новости, дорогой друг.
