сливный бачок отсюда убрали. Помойка, нах. Не трогай, Эмиль, испачкаешься или подхватишь болезнь! — поморщился Дубинин. — Ржавчина — вообще опасна.
Я сунула телефон в карман и, поняв, что они обсуждали, заполыхала от гнева.
Они обсуждали мою машину! Ржали над ней!
— Вы еще что-то скажете или уже кончили? — поинтересовалась я. — Это моя тачка.
Лица мужчин вытянулись.
— Аааа… Кгрх… Кхе… Му-му-музейный экспонат! — вытянул Эмиль. — Раритет!
— Не старайтесь, — оборвала я.
Дубинин стоял, раскрыв рот.
— Ты на этом… ездишь? Это же вообще, черт возьми, опасно! В каком году она техосмотр проходила? Или она была на ходу, еще когда техосмотры даже не существовали?
— Че ты пристал? — разозлилась я. — Сказала же, что моя тачка заглохла! Пришлось брать запасную…
— А я могу предложить… — загорелись глаза Эмиля.
Дубинин решительно схватил его под локоток, обвел вокруг машины и затолкала на заднее сиденье своего хаммера.
— Значит, это ржавая кастрюля — твоя! — пнул колесо свои ботинком Дубинин и колесо…. спустилось.
Прямо на моих глазах.
— Ты что наделал?! Да ты хоть знаешь… что запчастей на эту машину не найти! Вообще! Чудо, что она ездит!
— Чудо, что ты на ней не убилась. О безопасности думаешь? Или как? А о чужих жизнях, которые подвергаются угрозе? Нет… Явно. Значит, так… Получишь взамен — другую. А эту… Лучше убрать. Эмиль прав. В музей…
— Но я…
Я была готова отстаивать свою машину. Но Дубинину надоело спорить. И, кажется, он не любил опаздывать, потому что дважды на свои часы покосился, прежде чем выдохнул:
— Сколько ты у меня времени отнимаешь!
Сказал и… буквально сунул меня подмышку.
Как карманную болонку, прижал к своему разгоряченному боку.
— Не устраивай сцен, Марфа. Живо сядь в машину.
— Мне не нужна твоя машина…
— Да кто тебя спрашивает? Я знаю, как лучше! — и неожиданно опустил ладонь на мою попку, сжал, застыл. — Тыыы?!
Не мог же он меня узнать!
Глава 5
Марфа
— Я, Марфа, новый внештатный сотрудник! Отпусти!
— Я не про то! — дыхнул на ухо горячо и жутко спокойно. — А про то, кем ты была на вечеринке.
— Не понимаю, о чем ты.
— Узнал.
Горячие ладони еще раз стиснули мою попку с двух сторон зажали! Мои две крошечные половинки буквально утонули в его руках.
Вот это лапищи — как раскаленные сковородки, на которых сейчас мои ягодицы едва не жарились и плавились от огня. Не мужик, а печка какая-то!
— Не знаю, кого как и в чем ты узнал, но я…
— У меня тоже на тебя кое-что есть. Срам, — сказал обвиняющим тоном.
— Да плевать я хотела на твои зашоренные стереотипы.
— Общество так не думает.
— Ты мне сейчас угрожаешь? — спросила я, дернувшись. — Мне? Черный пиар — тоже пиар. И мне он пойдет на благо пользы, а вот тебе… Тебе будет стремно видеться с близкими, родными, друзьями, которых много пай-мальчика вроде тебя. Все будут смотреть и думать: фу, как ты мог… И тебе будет стремнооо!
— А тебе не будет, что ли? Ты вообще очередь к своей киске устроила…
— Что?! — выпучилась.
Вот кретин!
Через миг я засмеялась:
— Ааа… Все понятно. Тебя в отдельную комнату не позвали, и обидно стало.
Дубинин запыхтел обиженно, я успела вывернуться, но задница горела.
— Фу. Еще не совал я свой прибор в дырку, которую по кругу распечатали! — скривился.
— Кого распечатали?!
Я покраснела. Этому слону удалось заставить меня покраснеть!
Он подумал, что я трахалась со всей этой конницей, что ли?!
— Кретина кусок! Я это даже комментировать никак не стану. Только скажу, что каждый думает в меру своей распущенности. И если тебя, Ростислав, так припекает воспоминаниями о вечеринке и в каждом намеке тебе видится самое грязное, то подумай о том, сколько в тебе скопилось… дерьма. Святоша хуев. У святых самые грязные мысли. Вот уж правда… Нет это же надо, а… Придумать такое! — возмутилась я и обошла свою машину.
Хотела залезть внутрь, на ободах доеду. Похер…
Дубинин снова не позволил, отобрал у меня ключи.
— Сказал же. Не поедешь на металлоломе.
— А то что?
— Убьешься. Сядь в машину. Предложение действительно есть, и тебе оно может быть даже понравится.
Дубинин насупился, старательно отводил взгляд в сторону, а я… внезапно начала чувствовать себя опустошенной. Будто бы всего треть дня выпила из меня силы. И обидно было. Немного.
Да, вечеринка была явно с определенным уклоном, и желающие потрахались в свое удовольствие потом. Но ради всего святого — на какой вечеринке не трахаются, скажите?
Это же надо… Подумать обо мне — так.
— Медея, а позвольте узнать… Где вы нашли эту редкую модель… — вновь попытался наладить со мной контакт Эмиль Кароль.
Я живо обернулась:
— Жвачка есть?
— Да, вот новая пачка.
— Дай сюда!
Я живо открыла ментос высыпала на ладонь круглые подушечки.
— Открой рот! — и быстро затолкала туда все. — Сиди, жуй. Не смей называть меня Медеей. В миру я — Марфа и точка. Для тебя — никогда Медеей не стану! — повернулась, глядя перед собой. — Мы едем или как? Я бы на хромом жеребце дальше ускакала.
— Вот не надо… — глухо рыкнул Дубинин.
— На ишаке. Я хотела сказать, на хромом ишаке.
Один черт, он зыркнул, будто разозлился.
ниже арт, продолжение после него...
***
Дубинин
До конца поездки молчали. Кароль, кажется, обиделся. Но сидел с видом человека, который проглотил обиду. Главное, чтобы пачку жвачек не проглотил, а то мало ли…
Сиденье подо мной будто жгло зад. Я и так менял положение, и этак — все не то.
Когда неловкость поселяется внутри, даже самое удобное сиденье начинает казаться пыточным инструментом…
Марфа сидела, прямая, словно палка,
