московской квартире. Да, огребу я по полной…
Пока мысленно я представляла свою встречу с отцом, рядом со мной на диван, совсем пренебрегая личными границами, уселся Дмитрий.
— Вижу, что тебе понравился Бир, — ехидно говорит, складывая руки на груди и даже не глядя на меня. — Ну что ж, я тогда оставлю вас наедине, — он поворачивает только голову и подмигивает мне. — А я пока дождусь твоего папеньку в зале. Думаю, нам будет, о чём поговорить.
— Что ты хочешь от меня услышать? — вынуждена признать, что его шантаж всё-таки подействовал, но я понятия не имею, в чём меня подозревает Дмитрий.
— Я хочу знать, кто тебя нанял? И какова была цель? Убить меня или подставить?
— Постой, постой! Произошла ошибка — я вообще тебя не знаю, — я говорю уже без доли сарказма, мне нужно быть максимально убедительной, чтобы завершить уже эту мутную историю с бомжом, который оказался вовсе не бомж.
— Что тогда ты делала здесь, когда я очнулся? Ни за что не поверю, что просто мимо проходила!
— Но это и правда так!
— Ты за идиота меня считаешь?! — Дмитрий всё-таки не выдерживает и вскакивает с места, повышая голос. — Это Курпатов меня заказал? Говори! Я всё равно узнаю, поэтому тебе же будет лучше, если сама всё расскажешь!
— Да не знаю я никакого Куропатова, Купатова или как там его! Я вообще только фото хотела сделать и всё.
— Значит, цель была всё-таки подставить, — вслух размышляет мужчина, тем не менее продолжая напирать. — Куда должно было уйти фото? В «Римстор»? Или к випам?
— Моему папе! Больше никуда, честно!
— Кто твой отец? Или это твой папик, говори!!!
Мне показалось, что при слове «папик» он прям разозлился.
— Какой еще папик?! Он — отец Матвей.
— Отец Матвей, отец Матвей… — Дмитрий повторяет мои слова, будто что-то вспоминая, а потом выдаёт: — Не знаю такого. Глава банды какой-то? Типа «крёстный отец»?
Фейс-палм.
— Какой еще крёстный отец! Мой папа обычный священник! Батюшка Матвей Ракитин — можешь проверить.
Для пущей убедительности я называю место, в котором находится наш приход. Дмитрий звонит кому-то и сообщает сведения, которые я только что сообщила.
— Мой айтишник сейчас проверит, а пока он не перезвонил, ты объяснишь мне, для чего твоему отцу понадобилось моё фото.
Прекрасный вопрос! Аплодирую стоя, как говорится.
— Это долгая история, — ну серьёзно, я не представляю, как буду рассказывать ему правду.
— Сократи до сути, — отрезает Дмитрий и нависает надо мной.
— Ему не нужно было твоё фото… Ему вообще не нужно было ничьё фото. Это была полностью моя инициатива, — только произнеся и наткнувшись на округлившиеся глаза Дмитрия, я поняла, что мои слова он растолковал по-своему. — Нет, не в смысле, что мне хотелось сделать с тобой селфи. Мне нужен был бомж, вот и всё!
— Зачем? — пояснений мне не избежать.
— Понимаешь… Я хотела доказать отцу, что в Новый год можно совершать добрые дела. Я даже шоколадку купила, вот! — я быстро копаюсь в сумке и достаю раскрытую и наполовину съеденную шоколадку — мы с Милкой заедали стресс и праздновали побег от охранника.
— Купить шоколадку — это доброе дело? Что ты мне голову морочишь! — Дмитрий снова начинает злиться. — Что ты делала в этой подсобке!? Или ты говоришь правду, или…
Договорить он не успевает — дверь распахивается и на пороге появляется… мой отец.
Несколько секунд повисает немая сцена.
Взгляд моего папы, человека, который всегда отлично владел эмоциями, поскольку удивить его мало что могло, сейчас выражал, мягко говоря, неудовольствие. Возможно потому, что Дмитрий, обутый только в носки, стоял, опираясь о стену двумя руками, между которыми выглядывал мой сиреневый веер из волос.
Я же была шокирована тем, что папе удалось так быстро приехать. Это в принципе нереально, даже если бы он выехал из дома за полчаса до произошедшего инцидента.
— Папа? — вырывается у меня вопрос.
— Папа? — переспрашивает Дмитрий.
— Папа, папа, — грозно цедит отец, и наконец, делает шаг в комнату.
Мужчина, державший меня в капкане своих рук, отмирает и отходит от меня, продолжая неверящим взглядом стрелять то в меня, то в моего родителя. Папа, почему-то одет в гражданское — брюки и дублёнка, — хотя он последние годы почти всюду ходит в подряснике. Однако, даже «мирской» вид не заглушает в нём священнослужителя — его голос звучит громогласно, слова выговаривает чётко, — словом, как на службе он произносит возгласы (*слова священника, за которыми следует пение хора), так и в жизни говорит практически тем же тоном.
— З-здравствуйте, — отчего-то вдруг запнувшись, произнёс доселе весьма уверенный в себе «бомж». — Дмитрий, — он подошёл к отцу и подал ему руку.
Ну всё. Это фиаско, братан. Мой папа такой наглости тебе не простит. Не припомню ни одного случая, когда бы он пожимал кому-то руку…
— Добрый вечер, — грозно отвечает отец, руки, естественно, не подаёт, но смотрит на незнакомца в упор, будучи почти на голову выше него. — Могу я узнать, что здесь произошло?
— Я бы тоже хотел это знать, — уже не так уверенно отзывается Дмитрий. — Может, ваша дочь вам всё расскажет?
Я вижу, как глаза отца метают молнии в мою сторону. Мне хочется провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть этого бесконечного разочарования и усталости в его взгляде.
— Надежда, выйди, — вдруг говорит отец, садясь на диван. У него больные ноги, и он при любом удобном случае старается присесть.
— Папа, могу я вам объяснить…
— Выйди, я сказал.
Перечить после этих слов — закапывать себя еще больше, поэтому я покорно выхожу, но дверь закрываю нарочно неплотно. Притаившись перед малюсенькой щёлочкой, я вся превращаюсь в слух.
— Как давно вы знаете мою дочь? — задаёт вопрос отец.
— Примерно около часа, — Дмитрий говорит уверенно, голос не дрожит. Это меня даже удивляет — перед моим отцом тушевались и не такие бойкие.
— Кто вы, Дмитрий?
— Я человек, которого кто-то хотел крупно подставить, — как ни странно, он говорит прямо, вовсе не так, как говорил со мной всего несколько минут назад. Очевидно, он не собирается играть со своим собеседником. — На меня вчера напали неизвестные. Очнулся я в каком-то то ли подвале, то ли сарае. Толком рассмотреть ничего не успел — едва поднялся на ноги, как меня снова вырубили, и тогда я уже открыл глаза в этой комнате. На моём лбу оказалась огромная шишка, а надо мной… — он запнулся, и я зажмурилась от того, что он скажет, в каком виде увидел меня впервые, — рядом стояла ваша дочь.
Я
