поглотит меня, но этого не происходит. Фактически, мой рот просто продолжает говорить, прямо говоря о сценарии крушения поезда. — Я имею в виду, он выпал.
Мария Богородица. Пожалуйста, заставь меня прекратить говорить сейчас.
— Он выпал? — Его улыбка теперь такая большая.
— Из моей сумочки! Он выпал из моей сумочки.
— Они часто выпадают?
— Пожалуйста, перестань, — шепчу я, хотя и не знаю, говорю ли я с ним или с собой. В любом случае, мне очень хочется, чтобы этот разговор немедленно завершился и я просто не говорила самому горячему мужчине, которого я когда-либо встречала, что я искала под столом выпавший тампон.
Может быть, я здесь сумасшедшая.
— Ты нашла его? Там все в порядке, малышка?
Мои глаза открываются.
— Я не буду обсуждать это с тобой, Зейн.
— Тампоны или твой цикл?
— Мы не будем говорить ни о том, ни о другом.
— Месячные это нормально, ягненок. Я бы больше беспокоился, если бы у тебя их не было. — Легкая улыбка тронула его губы, в серых глазах появилось озорство. — Хотя выпадение тампонов тоже может вызывать беспокойство. Мне придется изучить и выяснить, что является причиной этого.
Он собирается исследовать выпадающие тампоны?
— Перестаньте дразнить. — На этот раз я определенно говорю с ним.
Звук его смеха накатывает на меня.
— Я перестану дразнить тебя, если ты согласишься поужинать со мной сегодня вечером.
— Мы уже обсудили это. Я не могу с тобой встречаться.
— Ты все продолжаешь это говорить, — рычит он, быстро сокращая оставшееся расстояние между нами. Прежде чем я успеваю проскользнуть мимо него, он оказывается передо мной, блокируя меня, положив одну руку на шкаф над моей головой. — Но у тебя был шанс избавиться от меня, и ты им не воспользовался. Мы оба знаем, что это потому, что ты умираешь от желания сказать «да».
— Нет, это не так.
— Я не знаю, почему ты так упорно борешься, ягненок. Ты знаешь, что это только вопрос времени, когда ты признаешь, что не можешь дышать без меня, — бормочет он, наклоняясь надо мной. Он так чертовски близко, что я чувствую запах мяты его зубной пасты и пряностей его одеколона. Я чувствую тепло, исходящее от его тела. Все мои чувства работают на опережение. То есть они работают против меня, подвергая меня сексуальному вуду, который на меня воздействует.
— Не могу, — шепчу я.
— Поужинай со мной.
— Я же говорила тебе, я не могу.
— Почему нет?
— У меня есть дела.
— Что за дела? — Его рука обхватывает мою челюсть, наклоняя мою голову вверх, пока наши глаза не встречаются. — Чего ты так боишься?
— Н-ничего, — вру я.
— Лнунья.
Господи, как трудно думать, когда он так близко.
— Я не вру, Зейн, — фыркаю я, раздражаясь, потому что он горячий, так близко и прав, черт возьми. Есть причина. Их две. Им восемьдесят, и буквально на прошлой неделе их выгнали из казино за попытку, и неудачу, подтасовать карты. — Может быть, я лучше проведу время с бабушкой, чем буду встречаться с тобой.
Выражение его лица смягчается.
— Ты заботишься о своей бабушке?
— Да. И ее сестре-близняшке. — Я поднимаю подбородок. — Они живут со мной. Вот видишь? Я ничего не боюсь. Я просто занята.
— Возможно, это правда, — шепчет он, наклоняя голову, как будто раскрывает мне секрет. — Но мы оба знаем, что настоящая причина, по которой ты продолжаешь говорить мне «нет», заключается в том, что ты чувствовала то же самое, что и я в тот первый день в моем офисе, и это напугало тебя до чертиков, Эмма. Ты пытаешься оттолкнуть меня и одновременно принимаешь меня ближе, боясь, что ты сделаешь неверный шаг.
— Я почувствовала что?
— Что ты должна быть моей. — Его губы касаются моих, прерывая меня прежде, чем я успеваю придумать подходящее отрицание. Я чувствую его поцелуй, как звон гонга в моей душе. — Однажды очень скоро ты перестанешь говорить мне «нет». Когда ты это прекратишь, я надену свое кольцо тебе на палец и сделаю тебя беременной.
Я стою, ошеломленная, а он еще раз целует меня в губы, а затем подмигивает мне.
— Развлекайся сегодня вечером со своей бабушкой, ягненок. Скоро увидимся.
Зейн
— Чем ты занимаешься?
— Преследую Эмму.
— Зачем мне задавать тебе вопросы, если я чертовски хорошо знаю, что ты скажешь мне правду? — бормочет Зион в трубку. — Я отказываюсь быть твоим сообщником, ублюдок.
— Не волнуйся, я не делаю ничего противозаконного.
— Кроме преследования, — говорит Гидеон, стоящий рядом со мной, открывая один глаз, чтобы посмотреть на меня.
— Черт возьми. Ты заставил Гидеона помочь тебе? — Зион рычит. — Какого черта, Зейн?
— Я ему не помогаю. Я просто наслаждаюсь этим дерьмовым шоу.
— Э-э, пошли вы оба. Это не дерьмовое шоу. Мне не нужна помощь. И это незаконно только в том случае, если преследование нежелательно. — Я предпочитаю думать об этом как о разведке.
— Нам нужно достать тебе юридический словарь, — говорит Гидеон, зевая. — Преследование есть преследование. Это все незаконно.
— Если вы понимаете, о чем я.
Гидеон пожимает плечами и снова закрывает глаза, откидывая голову на подлокотник. Я не думаю, что дела идут хорошо с нашим новым клиентом, многообещающим музыкантом, которого преследует, на самом деле преследует, фанат. Весь день он был в настроении. Но он не готов говорить о том, что у него на уме, поэтому я жду его ухода. Он расскажет, когда будет готов.
— Разве она не отказывала тебе каждый раз, когда ты приглашал ее на свидание? — спрашивает Зион. — Я почти уверен, что это ставит все, что ты делаешь, на нежелательную территорию.
— Она заботится о своей бабушке и сестре-близнеце своей бабушки.
— Потрясающе. Две старухи надерут тебе задницу, когда узнают. Гидеон, пожалуйста, запиши это для моих потомков.
— Меня не поймают, — я закатываю глаза. — Я хочу сказать, что она мне отказала, потому что занята заботой о них.
— Или, может быть, ты ей просто не нравишься.
— Правдоподобно, — соглашается Гидеон, даже не открывая глаз.
Ма действительно должна была позволить мне обменять их на тот велосипед, который я хотел от соседки, когда они были маленькими. Она хотела братьев и сестер. Я хотел велосипед. Это была идеальная сделка. Вместо этого мама поймала меня, когда я пытался тайно вывезти из дома моих братьев с их сумками. После этого мне не разрешали иметь велосипед в течение двух лет. И мне пришлось нянчиться со своими братьями-засранцами.
— Он кому-нибудь вообще нравится? — спрашивает Зион. — Или мы просто терпим его, потому что мама
