И Лида крепко обвязала Полынину простынкой. — Жень, давай сперва ей тон нанесем?
Деревенский день медленно и мягко догорал, и одинокая светло-зеленая звезда, неожиданно появившаяся в небе, смотрела бесстрастно и тихо. От реки несло вечерней пахучей сыростью. Через полтора часа неузнаваемая Люся с высокой прической, стараясь не двигать головой и не притрагиваться пальцами к своему новому лицу, осторожно уселась на поленницу, чтобы не пропустить загулявшего Аркашу Сомова, который делил комнату с Александром Пичугиным. Минут через десять Сомов появился, немного хмельной, беззаботный и бойкий.
— Вот это дела! Неужели Люсьена? — Он так и присел. — В Канны, что ли, готовишься?
— Аркаша, — опуская глаза так низко, что веки заболели, пробормотала Люся. — Я тебя очень прошу: погуляй еще часик. Погода хорошая, что дома париться?
— А с кем мне гулять?
— Сам с собой погуляй!
— А ты чего? Здесь, что ли, будешь сидеть?
— А я хочу Санчу проведать. Он болен, — сказала она, вся сгорая и морщась. — Мигрень у него. Он тебе говорил?
В хитрых глазах Сомова зажглось по лампочке.
— А как же? Конечно же, он говорил! «Никто, — говорит, — меня и не полечит! Лежу, — говорит, — как собака, один!»
Он подмигнул Люсе и сразу же куда-то улетел. Ватными ногами она подошла к двери, постучалась.
— Входите! Открыто! — пригласил приветливый голос Пичугина.
Люся вошла, вся красная, и замялась на пороге.
— Прическа красивая, — деловито заметил он. — А вот тени на веках я бы сделал серебристыми, а не голубыми. У тебя темно-серые глаза, но брови светлые, еле заметны, поэтому лучше серебристый цвет, это подчеркнет природные краски.
Люся заслушалась непонятных речей, и голова ее блаженно закружилась.
— Ну, как тебе, Санча, у нас на «Мосфильме»? — спросила она простодушно.
— На мой взгляд, здесь многое нужно менять! — оживился он. — Но в целом я очень доволен.
— Санча! — вдруг выпалила она. — Поцелуй меня, миленький! Я просто с ума по тебе схожу!
Пичугин отпрянул. Оператор Людмила Прокофьевна Полынина железными руками обхватила его за шею и, зажмурившись, поцеловала в губы так крепко, что верхняя губа у него сразу немного припухла. Пичугин побледнел и, судя по всему, испугался не на шутку.
— Не надо! Послушай! Я так не могу! Ты будешь жалеть!
— Я не буду жалеть! И требовать тоже не буду! Хотя бы разочек… Ну, Сашенька, милый!
И доверчивая Люся принялась через голову стягивать с себя неуклюжий свитер, открывая взору Пичугина застиранный лифчик на крепеньком неухоженном теле с веснушками.
— Не надо! Не надо! Оденься, пожалуйста! — в страхе повторял он.
— Я все поняла! У тебя женщина есть? — догадалась она, всхлипнув.
— Да нет у меня никого! — с досадой воскликнул Пичугин. — И нет, и не будет!
— Тогда, значит, я — некрасивая, да?
— Нет, ты — симпатичная! Ты очень даже…
— Не надо! Не ври мне! — Люся истерически зарыдала и запуталась в рукавах свитера, пытаясь натянуть его обратно. — Я все поняла!
Она выбежала из комнаты и хлопнула дверью, оставив Пичугина в печальном, но заслуженном недоумении. В коридоре Люся налетела на Ингу, только что вернувшуюся из Москвы. Инга посторонилась, и Полынина, даже не взглянув на нее, понеслась дальше.
«Им всем до себя! — подумала Инга. — Могла бы спросить ведь: как? что? А всем наплевать…»
Ей стало вдруг больно за своего бывшего, к которому эти люди тянулись, смотрели ему в рот, восхищались его операторским мастерством, но вот стоило ему оступиться, и рядом нет никого из них, а жизнь продолжается, жизнь не меняется, и ей безразлично, где он, что с ним.
Сейчас Инге, которая восемь лет презирала Хрусталева, сломавшего, как она думала, всю ее жизнь, нужно было проверить одну догадку, и если она подтвердится, то просто стереть в порошок эту дрянь! Эту зеленоглазую студенточку, хрупкий голосок которой просачивается прямо в кишки мужикам! В глубине души Инга удивлялась на себя саму: ей, давно разведенной с Хрусталевым, не должно быть никакого дела, с кем именно он спал вчера или месяц назад, ей нужно сосредоточиться, чтобы вытащить этого идиота из тюрьмы и не позволить нелепому стечению обстоятельств окончательно разбить жизнь их ребенка! Нашла, дура, время сейчас ревновать!
Она перевела дыхание и осторожно поскреблась в комнату Мячина.
— Егор! Вы не спите?
— Какое там сплю! — ответил ей сиплый, растерзанный голос.
— Егор! — прямо с порога начала Инга, внимательно следя за лицом режиссера. — Егор! Я знаю, что вы подозреваете моего бывшего мужа в интимной связи с этой вашей Марьяной…
— Да знаю я все! — заметался Мячин. — Какое уж «подозреваю», когда я уверен!
— Уверены, да? — вкрадчиво, не отводя своего пристального взгляда, повторила она. — А почему вы так уверены, а?
— Сказать вам? Скажу! Во-первых, я случайно обнаружил у него фотографию Марьяны! Она плавала в его ванне!
— Марьяна?!
— Да нет! Фотография! И когда я спросил, откуда она у него, он начал юлить и крутить! «Ты знаешь, шел в парке, случайно увидел, сказал, что снимаю натуру… она согласилась позировать…» Вранье! А потом я ее наблюдал… Марьяну! Она же в лице изменилась, когда увидела его в студии! Она же чуть в обморок там не упала! А он? Ведь он изозлился весь! Он ревновал! Ему это было как нож острый, что мы ее выбрали на роль Маруси! Он просто не мог этого вынести! Он ее и к Федору Андреичу ревновал, и ко мне, и даже к Борьке, осветителю!
— Не знаю. Вы, может быть, правы… — задумалась Инга. — Хотя… сейчас все уже не имеет значения. Его ведь осудят. Я чувствую это.
— Вы ездили в город?
— Да, ездила. Зря, между прочим.
Она провела рукой по лбу, «спокойной ночи» режиссеру не пожелала и, быстро постукивая шпилечками, прошла в ту комнату в самом конце коридора, которую делила с Марьяной. Вот эта в отличие ото всех остальных так и взвилась при ее появлении! Так вся затряслась!
— Ну, как он? Вы что-то узнали?
— Я что-то узнала! — прошипела Инга. — А что, догадайся!
И, прищурившись, ударила Марьяну по лицу. Марьяна вскрикнула и бросилась вон из комнаты. Инга тяжело добрела до своей кровати, сбросила туфли, легла и накрыла голову подушкой. За стенкой народный артист Геннадий Будник репетировал роль. Голос его то опускался до шаляпинского баса, то поднимался до визгливой бабьей частушки. Инга машинально прислушалась.
— Мамаша, шо з вами? — тоненько, как комар, пищал Будник.
— А з вами вот шо? — басил в ответ кто-то, массивный и грубый.
Она села на кровати, сжала виски. Потом, не надев туфель, побежала к Буднику. Народный артист сидел перед зеркалом в шелковой полосатой пижаме
