к нему руки.
Он движется молниеносно, беря меня за запястье и одновременно отводя его. Я дрожу, боясь, что скажет мне, что с него хватит, что он больше не хочет иметь со мной ничего общего, но он этого не делает.
— Возвращайся в свою комнату, где, я знаю, ты будешь в безопасности всю ночь. — Он берет мою руку и подносит к своим губам, нежно целуя ее. Бабочки порхают у меня в груди, и я забываю обо всех негативных вещах, о которых думала. Оторвавшись от моей руки, он продолжает: — Я должен убедиться, что наша маленькая подглядывающая мышка не решит рассказать кому-нибудь то, о чем она ничего не знает.
Я киваю и позволяю ему опустить мою руку. Это то, что сейчас важнее всего. Если Квинтон узнает о том, чем мы занимались, Рен, возможно, окажется прав. Возможно, мне не удастся успокоить брата.
И это будут похороны не только Рена.
Они будут и моими.
РЕН
— Я не могу этого сделать.
Вот, я это сказал. Это давило на меня неделями, с момента нападения на Аспен. Тогда я знал, что этого будет недостаточно, уже зная полный план Ривера. Будет не более чем короткая передышка, прежде чем он призовет меня сделать следующий шаг.
Он вжимается в спинку стула, вскидывая руки в воздух в жесте безнадежности — но не удивления.
— Я так и знал. Знал, что ты не справишься со своим дерьмом.
— Осторожнее, — рычу я.
— Я всего лишь излагаю факты. — Потирая виски, словно пытаясь избавиться от головной боли, он сердито стонет. Как будто это он проходит через ад.
— Все, что я хочу сказать, это то, что нам нужно все переосмыслить. Оценить план.
— Это что, та херня, которой учат в Кориуме? — он насмехается. — Причудливый пустой разговор?
Мне нелегко подавить свое раздражение.
Он всего лишь пытается вывести тебя из себя.
Почему-то даже знать это недостаточно.
— Это правда. Когда мы излагали наши планы, все было по-другому.
— О, так это были они? — Он наклоняется ближе к своему ноутбуку, его лицо заполняет мой экран, а саркастичный голос эхом разносится по комнате. Теперь его гнев яснее, чем когда-либо, освещенный светом в моей квартире.
Его глаза кажутся черными. Пустыми. Как у акулы, почуявшей кровь.
— Не говоря уже о том, насколько это рискованно, — продолжаю я, намеренно избегая наживки, которой он размахивает передо мной. — Нападение на Аспен едва сошло нам с рук. Квинтон оглядывается через плечо на каждом шагу, который он делает.
— Он и близко не беспокоится о себе так, как о своей жене, — возражает Ривер. — Он думает, что это делает его героем или что-то в этом роде. Он так высоко сидел на коне, что и представить себе не мог, что кто-то когда-нибудь попытается ударить его.
Меня охватывает гнев.
— Ты его не знаешь.
Его приподнятая бровь заставляет меня собраться с духом.
— О? Я не знаю? Верно. Я не могу понять ваши глубокие, особые отношения, потому что он так важен для тебя. Важнее крови?
Это не вопрос, но мне так кажется.
— Перестань ходить вокруг да около, — предупреждаю я, сердце колотится сильнее, а кровь начинает шуметь в ушах. Вот так всегда. Я начинаю так решительно и уверенно. Твердо убежден, что смогу продержаться до конца разговора с ним, не теряя самообладания. Но ничего не выходит.
Как по волшебству, я здесь, сжимаю кулаки вне поля зрения камеры. Сжимаю их так сильно, что становится больно.
Он тяжело вздыхает, качая головой, как будто разочарован во мне.
— Это война. Сколько раз мне нужно напоминать тебе об этом?
Мне следовало бы знать лучше, чем думать, что он поймет. Он никогда не понимает. Я давно пришел к выводу, что Риверу не хватает какого-то ключевого компонента, который делает человека человеком. То определенное нечто, что отличает нас от животных.
В некотором смысле я завидую его способности смотреть на мир в черно-белых тонах. Для него не существует оттенков серого. Нет степеней добра и зла. Ты либо за него, либо против него. Не существует промежуточных вариантов.
Бывают моменты, когда я понимаю, что жизнь была бы проще, если бы я мог отключить свои чувства. Свою преданность. Сейчас один из таких моментов.
— Скажи мне кое-что, — бормочет он, прежде чем я успеваю придумать ответ. — Когда ты упустил из виду то, что является самым важным?
— Я ничего не упустил, — огрызаюсь я.
Ненавижу, когда он такой. Сидит сложа руки, наблюдает за моей жизнью, выносит суждения о вещах, которые он никогда не мог понять. Одно дело наблюдать, но совсем другое испытать. У него не было того, что было у нас с Кью на протяжении многих лет. Дружбы, доверия. Он всегда был только наблюдателем.
Неудивительно, что ему так легко приговорить Кью к смертной казни.
Особенно когда казнь будет проводить не он.
— Прекрасно. — Он садится прямее, пожимая плечами.
— Что прекрасно? — У меня щемящее чувство… Паника подступает к горлу.
— Я позаботился об Аспен. Полагаю, на этот раз мне придется позаботиться о твоем драгоценном Кью.
Я резко втягиваю воздух в легкие.
— Нет.
Большая ошибка.
Его глаза сужаются, и я понимаю, что попал прямо в его ловушку.
— Вау. Ты действительно любишь его, да? Когда свадьба? В Кориуме разрешено двоеженство? Полагаю, да, поскольку все остальные преступления разрешены, за исключением убийства.
— Хватит. — Я в двух секундах от того, чтобы захлопнуть ноутбук, но не могу поддаться импульсу. Не могу позволить ему самому прийти сюда и выполнить работу. Потери будут намного больше, если я это допущу.
— Теперь я знаю, что это действительно к лучшему, — размышляет он, качая головой. — Одно дело — отомстить, но совсем другое — оттащить тебя от края пропасти и напомнить о том, что важно. Ты потерял концентрацию.
Я? Или он хочет поругаться?
Поглаживая подбородок, он добавляет:
— Возможно, мне нужно нанести тебе визит после решения нашей проблемы с Кью. Мы можем поговорить с глазу на глаз о твоей лояльности. Верну тебя на правильный путь, туда, где тебе необходимо сосредоточиться.
— В этом нет необходимости. — Я сжимаю челюсти, скрипя коренными зубами. — Я сделаю это.
— О? — Он изображает удивление. — Что заставило тебя передумать? Страх, что я действительно могу сделать это сам?
На этот раз я поддаюсь импульсу закрыть ноутбук и завершить разговор. Лучше сделать это до того, как я скажу что-то, чего не смогу взять обратно.
Ривер опасен, но, в отличие от большинства, его лай — ничто по сравнению с
