подобное устраивает. Так вот, белое перестает быть белым и становится любым, а черным мы с некоторых пор вообще не пишем. Мы в ней — в черноте — живем! Так тебе понятнее? Доходчиво?
— Вполне, — засунув палец в ухо, прокручиваю специально, настраивая слышимость. — Не кричи, пожалуйста, подруга.
— Вот ты, — толчком пинает мой незащищенный бок, — и я, и все на месте — и всем как будто хорошо. Была ссора, а теперь мировая и извинения. Что буддисты по этому поводу говорят?
— Мне нужно съехать, Лер. Не обижайся, малыш, но я должна. Не упрашивай, я не останусь. Простая необходимость и соответствующее настроение. Пока запал не пропал…
— Как же ты не понимаешь, Ступина, что здесь у вас и комната отдельная, и теплая кровать, и современная своевременная кухня, — которой я, как на грех, не умею пользоваться, но об этом лучше никому не знать, а уж тем более моей сейчас всполошенной подруге, — и чистый санузел, и… Скажи, но только честно-откровенно. Мой Данька, что ли, приставал к тебе? Лез ручонками, на чем-то настаивал, к чему-то принуждал? Он тебя обидел? Смотри сюда, подруга.
— Нет, — хладнокровно отвечаю. — Ты не доверяешь парню?
— Доверяю и не ревную, ты ничего такого не подумай. Но ты… Из-за меня, да? Все из-за того, что я сказала. Как откатить-то назад? Я так не считаю, Ступик. Не считаю. Поняла? Мне больно смотреть на то, что происходит. На то, что происходит с такими девочками, как ты, солнце. Такое объяснение устроит? Что думаешь?
— Не знаю, — пожав плечами, отвечаю.
— Думаешь, что этого заслуживаешь. Самогазлайтингом занимаешься?
— Я вообще не думаю. И к тому же я не знаю, что это означает. И да, Валерик, твоему Дане только тебя подавай на блюдце с голубой каемочкой. Определенно на громкой ярмарке он вытянул наисчастливейший билет в твоем лице. Вы идеальная пара и очаровательные ребята. А я вам здесь зачем? Только мешаю. Поэтому… Короче, все как нельзя лучше разрешилось. Прекращай канючить.
— Ты не обижаешься?
— Нет.
— Опять!
— Что?
— Врешь, говорю, опять.
— Мало времени, — глубоко вздыхаю. — Разговор окончен.
— Упрямая и своенравная! Подруженька, ты не мешаешь, не мешаешь. Ты моя красавица и умница, Ступина! Ты настоящий ангелок. Но, извини, пожалуйста, слишком странный Божий воин. Мне кажется, что к тебе подходит эпитет, — подкатив глаза, Валерик похлопывает по своим искусанным губам указательным пальцем с ярко-розовым ногтем, — старомодная. Допотопная, что ли? Твоя коса до пояса, например.
— Что не так? — не торопясь, вальяжно перекидываю волосы через свое плечо, уложив на грудь и зажав прихваченный волною кончик, раскачиваю шерстяным хлыстом, как мягким маятником.
— Сделай красивую стрижку. Приведи себя в порядок.
— Я и так в порядке. К тому же, я не хочу их резать. Стрижка — не мое, а длинные волосы — это женское богатство, — подкатив глаза, торжественно ей заявляю, припоминая мудрые слова одного прекрасного человека, которому я всем обязана. — Мне не пойдет короткая прическа.
— Откуда ты знаешь, если ни разу этого не делала.
Стоит, видимо, начать? Потом не выйдет быстро отрастить то, что по настоянию отчекрыжила, когда услышала слова:
«У тебя ведь идеальные черты лица. Тебе пойдет предубеждение моды, а если надоест, то нарастишь… Густой шиньон! Всего делов, подруга!».
— Нет, Лера. Тем более я помню себя…
— В младенческие годы с пушком на нежной попе? Ася, Ася, Ася… Неподдающаяся настырная девчонка. Скажи, пожалуйста, ты хоть раз в салоне красоты была?
— Была, — безбожно вру, но все равно ей отвечаю.
— Хорошо. Проехали — забыли! А эти платья…
— Платья новые, Лера, а вся моя одежда модная.
— Кто бы спорил, Ступик? Кто бы спорил? Новые, потому что переделанные? Но старые по составу? На возраст ткани ты не сможешь повлиять. Неоднократные стирки, химическая обработка и окраска нанесли ощутимый урон тем шмоткам, которыми ты оперируешь словно дефиле устраиваешь. Дефиле, на которое не приходят даже на лавках лузгающие семки бабки. Это что, например? — двумя пальцами приподнимает воздушную юбку в красно-белый меленький горошек. — Аська, ты восхитительная молодая женщина, а пасешься в комиссионках, разыскивая вторичный ходовой товар. Тебя не смущает, что это уже кем-то было ношено? Запах не настораживает? Пробег и собственная история шмотки не отталкивает?
— Нет. Тем более что после первой стирки пыль, грязь и даже посторонний, так раздражающий тебя, призрачный дух стопроцентно выполаскиваются. Сейчас о гардеробе станем говорить?
— Черт! Да на тебя все мужики на кухне засматривались и засматриваются. Мотя даже с ума сходит, а ты хоронишь свою фигуру под тряпками из журналов мод восьмидесятых годов и корчишь неприступную девицу. Эксклюзивно, но топорно! Почему ты не дала парню шанс, а вместо этого шустренько смоталась на курорт? М? Что скажешь, Ступик? — оттопыренным большим пальцем в отличном жесте показывает в другую комнату позади себя. — Увидела море, развеялась, загорела и обжилась проблемами. Как впечатления? Не хотела вспоминать, подруга, но ты вынуждаешь. Почти год прошел, а ты словно в рот воды набрала, — она вдруг наклоняется ко мне и шепчет прямо в ухо. — Тебя там изнасиловали? Ась, ты можешь мне довериться. Почему молчишь?
— Ты опять?
— Он примет тебя с прицепом, солнце. Матвей — твой самый лучший шанс, счастливый случай, и зоркий взгляд в уверенное будущее.
— Шанс?
— Именно!
— Низкорослый официант, у которого нет носового платка и расчески? Это его ты называешь лучшим, счастливым, выигрышным и зорким? — ловлю ее кивок в качестве скупого подтверждения. — Парень с грязными ногтями и постоянно шмыгающим носом? У него закисшие глаза, Валерик. Ни разу не замечала? Или для Ступиной сойдет? Она его отмоет, приведет в порядок, потому что… Старомодна, топорна, допотопна и постоянно посещает магазины с уцененными б/у товарами?
— Он не Аполлон, солнце, но…
— Между прочим, Матвей никогда не сходил с ума — к твоему сведению, подруга. Я убеждена, что это его обычное состояние. Он привык страдать, привык придумывать препятствия, потому как их преодоление — одно-единственное важное делом его никчемной жизни. Он по гороскопу — «ходячая неприятность и рассеянность». А я не хочу так! У меня другие планы, цели, идеалы. Ты достаточно меня обидела, Валерия. Надеюсь, что ты отдаешь в том себе отчет, — надуваюсь, в попытках выдернуть из ее рук дорогое сердцу платье, сильно вздрагиваю, грубо упираюсь, потом подпрыгиваю, но не солоно хлебавши на то же место возвращаюсь. — Верни туда, откуда взяла, и не трогай уже уложенные вещи! — рычу довольно глухо, насупив грозно брови.
— Ты самая лучшая, Ступик. Подруженька, остановись! — расставив руки, пытается меня обнять, но я почти мгновенно делаю зеркальный жест — сделав только
