Таблетки проскальзывают к корню языка, и я их сглатываю, широко раскрыв глаза от шока, как кошка, которую “накормили” лекарством.
Я не дергаюсь и даже не мычу.
Богдан убирает руку с моего рта и бесшумно отступает к столу, а я в тихом ошеломлении медленно моргаю.
— Я понимаю, — Богдан выдавливает из блистера еще две таблетки себе на ладонь, — ты все это говоришь не всерьез.
Замирает на несколько секунд, упершись кулаками о столешницу, и смотрит перед собой:
— Ты просто перенервничала.
Затем он закидывает в себя таблетки и с тихим хрустом медленно пережевывает. В молчаливом страхе наблюдаю, как под кожей перекатываются его напряженные желваки.
`Лужа на полу растекается и доходит холодным краем до моих стоп.
Не хочу с Богданом никаких разговоров.
Хочу исчезнуть.
Спрятаться.
Сбежать.
Не хочу копаться в этом дерьме и выяснять, как так вышло, что любимый и любящий муж завел ребенка на стороне.
— Эти годы, Люб, были, — он четко выговаривает каждый слог, — хорошими, и ты не поспоришь с этим.
— Это все было ложью... — сиплым шепотом отвечаю я и пячусь к стене.
— В которой тебе было хорошо, — холодно отзывается Богдан. — Нашим детям было хорошо. У
них была полная семья. Мама и папа.
Замолкает и шумно выдыхает:
— Они росли счастливыми...
— Хватит, — едва слышно перебиваю я Богдана, который разворачивается ко мне,
— прекрати себя оправдывать. Это подло!
— Оправдываюсь? — скалит зубы в улыбке. — Нет. Я констатирую факт, — тычет в мою сторону указательным пальцем. Повышает голос. — Я решил сохранить нашу семью! — пауза и переходит на тон ниже. Получается это у него с трудом. — И что ‘бы ты сейчас ни говорила, Люб, это было правильным решением.
А какое сейчас правильное решение?
Прошлое, в котором я была слепой идиоткой, мне не изменить.
— У нас же свадьба у дочери... — говорю я вслух свои мысли.
И не просто свадьба.
Приглашены не только родственники и друзья, но и серьезные люди, с которыми сотрудничает
Богдан и знакомство, с которыми будет полезно для Аркадия.
Эта свадьба — укрепление и по сути слияние двух семей.
Эта свадьба — куча денег, нервов, беготни и договоренностей.
Я могу закатить скандал, и что дальше?
Какая может быть свадьба после правды, если я ее решу вскрыть перед всеми родственниками, друзьями, знакомыми и теми, для кого эта свадьба — часть бизнеса?
Может быть, лет в восемнадцать мне бы хватило наглости, смелости и возмущения взорваться и устроить армагеддон, но не сейчас.
Мне сорок. Я не девочка, и я должна осознавать все риски той ситуации, в которой я оказалась.
— Верно, Люба, у нашей дочери свадьба, — Богдан прищуривается, — и я думаю, что она ко всему прочему еще и в положении.
— Яне хочу и не буду с тобой после всего этого... — прикрываю ладонью глаза.
Кажется, опять давление скакнуло. Кровь пульсирует в висках:
— Господи, — тяну со стоном, — какое же ты чудовище... За что ты так со мной, с нами...
Мне не раз говорили, что мне очень повезло с мужем. Что Богдан из вымирающего вида мужчин: заботливый, внимательный, добрый, щедрьй. О таких в книгах пишут, ведь они будут покруче принцев на белых конях.
Так говорила и сестра Богдана Иришка.
Она даже как-то в шутку обмолвилась, что я бессовестно украла у нее старшего, брата и что она мне этого никогда не простит, пусть и понимает, что это глупо.
Я тогда посмеялась и в шутку попросила прощение, что я не виновата. Виновата любовь.
Любовь.
Правда ли виновата любовь?
Нам были такими зелеными. Только-только школу окончили. Конечно, сердце дико стучало от улыбок Богдана, от его прикосновений и шепота, который звал посидеть в его комнате летним вечером... Родителей нет дома, младшая сестренка в лагере.
Никто не помешает.
А лучше бы помешали.
Нет... нельзя такие мысли думать. Тогда бы у меня не было Светочки, а она у меня — солнышко любимое.
И по словам Иришки она больше на Богдана похожа, чем на меня. Как и Аркаша.
— Нашу породу сразу видно, — говорит она всегда, когда видит Светуську И Аркашу. — Наши...
Наши!
А что бы она сказала про Доминику, м? Наша? Или нет?
— Твоя сестра знает? — смотрю на осколки стекла в луже воды у стола. — Знает, что ее подружка родила от тебя?
Глава 10. Все имеет свою цену
Мне сейчас кажется, что все вокруг знали, что Богдан крутил роман с Кристиной и родил с ней дочь.
Весь мир знал, а я в нем было слабоумной дурочкой, которая слепо любила мужа и верила, что ей невероятно повезло.
Да, семью рано завели, но зато какие мы счастливые.
Не испугались, и нашу семью можно было ставить в пример молодым и неопытным: вот смотрите, восемнадцатилетками вошли в брак и ни о чем не жалеем.
— Не должна, — неопределенно отвечает Богдан и опускается на стул.
Я бы тоже села, потому что у меня затекли ноги, но я не могу сесть, будто я жду удобного момента, когда смогу удрать от Богдана.
— Что значит не должна? — переспрашиваю я, глядя в его коротко стриженный затылок.
— Тои значит.
И мрачно замолкает.
Я приподнимаю бровь, ожидая продолжения, и подумываю о том, чтобы выхватить.
из посудного шкафа парочку фарфоровых блюд, чтобы затем разбить их о голову Богдана.
Наверное, он хотел бы, чтобы я сейчас отстала от него и оставила в мужской печали, что его маленький секретик раскрыт.
— Знал только мой отец, — наконец выдыхает он. — Поэтому я и говорю, что Ирина не должна знать, но... — подпирает голову кулаком, — но, может быть, Кристина пыталась.
Я шумно выдыхаю.
Когда с губ Богдана срывается имя его потаскухи, меня накрывает злобой, потому что у него это выходит без интонаций вины или сожалений.
Он проговаривает имя легко, будто часто его называл.
— Если они перестали дружить...
— Их дружба накрылась одним местом до, Люба, а не после, — Мне кажется, я то я слышу, как
Богдан в раздражении поскрипывает зубами. — Я повторю, — голос становится жестче. — Знал только мой отец.
— А еще водитель и твой помощник, — усмехаюсь.
Мой мозг пока не может переварить информацию, что свёкор знал о внучке и тоже молчал. И как молчал. Отлично играл хорошего дедушку, у которого весь смысл в ‘Светочке и Аркаше.
Хотя изначально он был не очень доволен, что его старший сын в восемнадцать лет решил жениться и плюнул на его планы с учебой за океаном. Потом проникся, когда взял Свету на руки, и потеплел ко мне.
Я стала для него Любашей. Нашей Любашей: меня окончательно и бесповоротно приняли в семью
Абрамовых.
— Архип и Паша умеют держать языки за зубами, — глухо отвечает Богдан. — Но это уже не имеет никакого значения.
Со вздохом прижимает пальцы к вискам и медленно их массирует, а после смотритна наручные часы, одернув рукав пиджака.
— Время, Люб. Вас со Светой ждут цветочки.
— Я в курсе, — несколько секунд молчу, а затем с тихой горечью продолжаю, —значит, ты котцу пошел каяться, да? Не к жене, а к отцу.
— не вижу в этом проблемы, — пожимает плечами и не оглядывается на меня. —Он и о твоей беременности от меня тоже первым узнал.
Я задыхаюсь от возмущения. Вот как? Поставил меня на один уровень с мерзавкой, которая спала с женатым парнем?
— Я не была любовницей! — я почти кричу.
— Но для моего отца ты все же была проблемой, — вот тут он разворачивается ко мне боком.
Закидывает ногу на ногу. — Надо сказать, что уже Кристина его не так сильно удивила и возмутила, как мое решение жениться и послать его с Америкой в пешее эротическое.
— А лучше бы ты тогда был послушным сыночком и свалил! — рявкаю я.
— А тебя послал на аборт? — вскидывает бровь. — Даже не так. Послал на аборт и позволил бы отцу этот момент жестко проконтролировать. Да? О, не делай такие глаза, Люба, ты прекрасно знала, что мой отец был, мягко скажем, недоволен нами.
