— Все под контролем. Цыгане начали выступление на набережной. И я там был.
— Ну и?..
— Рубины там нет, хотя остальные в сборе. Значит, угощение сработало! Иначе бы она сейчас на набережной вместе со всеми сидела.
— Логично. Ты не представляешь, как мне стало легче.
— Я рад, что улучшил твое настроение. И теперь мечтаю поднять его еще больше…
Игорь попытался обнять Тамару. Сумасшедший! Она начала вяло сопротивляться:
— Что ты? Прямо здесь?..
— А почему нет?
— Совсем спятил? Люди кругом.
— Какие люди? Опасность меня возбуждает!
— Ты хоть дверь-то закрой.
— А мне с открытой интересней…
— Закрой, закрой…
Игорь быстро, чтоб не потерять возбуждение, пошел к двери, провернул два раза ключ.
— Ну? Все? Никаких проблем?
— Никаких.
— Тогда — за дело! — вскричал Игорь голосом Боярского и набросился на свою Констанцию 24-летней выдержки.
* * *
Нелегкая работенка выпала в Москве Астахову. Главное — не показать свою слабость, сомнения тем людям, с которыми он общается.
«Как?» — «Все хорошо». — «Все под контролем?» — «Есть проблемки, но это решаемо…» — «Отлично, Андреич! Поехали куда-нибудь оттянемся…»
И так день за днем. На таком деловом общении с нужными людьми совсем здоровье можно потерять. Как же после всего этого хотелось домой, к семье: жена родная, сын, какой ни на есть, но все же — сын.
И вот таксист доставил его к самому дому. И, совсем по-европейски, донес чемодан до двери. Но дверь никто не открыл. На работе, наверно. Странно, неужели на обед не зашли? Астахов достал ключ, открыл дверь, зашел.
Антон бежал домой. Приходить в перерыв на домашний обед — старая традиция семейства Астаховых. И, надо сказать, приятная традиция.
Но уже издалека Антон напрягся — калитка открыта. И дверь в дом — тоже!
Цыгане уже здесь! Он знал, он был уверен, что на Максиме они не остановятся.
Паника полностью охватила Антона. Он сначала попятился, а потом развернулся и побежал во всю прыть. Куда? Да куда угодно, только подальше от дома!
Николай Андреич зашел в гостиную. Господи, как же приятно пахнет домом. Ни в какой гостинице со всеми их «звездочками» и гарсонами нет такого уюта.
На всякий случай крикнул:
— Тамара! Антон!
Нет, точно никого дома нет. А-а, вот на столе записка. Что там?
«Антон, я в автосервисе. Скоро буду. Не скучай!»
Хм-м, интересно, что ей делать в обед в автосервисе?
Очень интересно…
Астахов решительно направился к выходу.
* * *
Антон бежал, бежал, бежал. Когда-то в детстве так было. Их семья тогда еще жила в хрущевке. Он шкодил по-детски: бросал с балкона яйца на прохожих. Причем надо было бросить яйцо так, чтобы оно упало не на человека, а совсем рядом с ним. Задача нелегкая, требующая крепких нервов, точных быстрых расчетов, да и просто интуиции — на случай, если кто-то ускорит или замедлит шаг. И вот с одним яйцом он сильно прокололся — угодил прямо в макушку прохожему. Правда, он сам этого яичного взрыва не дождался, за миг до него убежав с балкона. Тогда Антона охватила такая же паника. Правда, дверь в тот раз была закрыта. И он бегал по квартире, прячась по всем углам, а потом с ужасом выскакивая и перепрятываясь.
И сейчас он испытывал такой же сильный приступ страха, как в детстве. Антон остановился. Что ж он бегает по всему городу — только светится перед всеми. Они же его мгновенно вычислят и доложат кому надо. Как это у них называется — «цыганская почта».
Света! Эта чудесная девушка… Где ее визитка?..
Света как раз работала над портретом Кармелиты. Серия нервных звонков в дверь отвлекла ее. Это был Антон. Едва шагнув на порог, он буквально впихнул Свету внутрь ее дома, захлопнул дверь и начал горячечно рассказывать о своей беде.
* * *
Поговорив со следователем, Палыч хотел сразу же пойти к Максиму. Но врачи не пустили. То у них процедуры какие-то, то «больному нужен покой». То — вообще безобразие — вопросы глупые: «А вы ему кто? Мы только ближайших родственников пускаем!».
Пока суть да дело, сбегал в гостиницу, управился там по хозяйству, да и вернулся в больницу. И тут наконец удалось прорваться к Максиму. Естественно, с апельсинами и связкой бананов, как испокон веков велось на Руси, когда идешь к больному.
— Привет. Слушай, я был у следователя, — вполголоса сказал Палыч, тихонько прикрывая дверь.
— Ну, и что он тебе сказал?
— Ничего особенного. Да и я ему ничего толкового не поведал. Я ж поздно прибежал. Но ты-то ему все рассказал? Ты ж, наверно, видел, кто на тебя с ножичком шел.
— Палыч, хоть ты-то от меня отстань. Во-первых, я никому ничего не должен. А во-вторых, я никого не видел.
— Хорошо. Не хочешь говорить — не говори. У, тебя свои причины, наверное, какие-то есть? Но ты пойми, ведь этот, с ножичком, может захотеть работу свою до конца довести. — Максим, как будто не слушая, начал внимательно всматриваться в потолок, но Палыч решил его все же дожать: — А ежели, не дай бог, с тобой что случится, с кем я пивко с рыбкой в своей кочегарке пить буду?
После такого аргумента Максим все же не сдержался и решил раскрыться перед своим старшим другом.
— Ладно! Чего от тебя скрывать-то! Тебе все расскажу. Только ты мне пообещай, что ничего следователю не скажешь.
Палыч возмущенно развел руками:
— Максим, разве ж я что-то когда-то кому-то…
— Понимаешь, если это станет известно, то у нас с Кармелитой все будет кончено.
— Нет, не понимаю.
— Сейчас поймешь… Я уверен, что напасть на меня приказал ее отец, Баро Зарецкий.
Палыч присвистнул и задумался: начал прикидывать, может ли быть правдой то, что сказал Максим.
* * *
Цыганская песнь набирала мощь. Номер разворачивался, как цветок к полудню. Страстный танец Кармелиты и Миро закончился их ссорой. И вот девушка, бледная, прекрасная и непокорная, встала к щиту.
Люцита с ненавистью смотрела на это. Потом развернулась и убежала в посадки. Там достала из-под юбок маленькую тряпичную куклу. Волосинок на ней было лишь несколько. Но зато это были волосы Кармелиты, найденные Люцитой в доме Баро.
Девушка положила куклу на траву. И нащупала в складках блузки большую булавку, приколотую «от сглаза»…
Все, кто был на набережной, затихли.
Миро открыл специальный ящичек с ножами. Про себя отметил, что одного ножа не хватает (и куда его дел, не вспомнишь, — надо бы найти).
А потом отточенным театральным жестом («смотрите, уважаемая публика!») показал всем, как остры ножи. Одним быстрым, легким, изящным движением на лету разрезал ленту на две части. Потом вторую, третью.
