… Они оба давно уснули, укрытые теплым пледом, а Саломия так и сидела, не сводя глаз с единственных на всем белом свете дорогих ее сердцу мужчин. Никита подсунул под голову диванную подушку, подгреб к себе Даньку и спал, уткнувшись в его макушку, как раньше утыкался в шею Саломии. Данил свернулся клубком у него под боком и напоминал Саломии звериного детеныша, спрятавшегося под мощными лапами своего большого и хищного родителя.
Она осторожно прилегла рядом, примостив голову поближе к Даниле, теперь рука Никиты была прямо перед ней. Нестерпимо хотелось прижаться губами к его ладони, как она раньше делала, когда он ее обнимал со спины, но Саломия не смела. Боялась его разбудить. Целовала шершавую ткань возле его пальцев и давилась слезами, закусив запястье. Разве ей нужно было время для раздумий? Нет, она просто опасалась, что подозрительно быстро согласится.
* * *
Саломия проснулась и увидела, что лежит на диване заботливо укутанная пледом, но одна, рядом никого. Схватилась и подбежала к окну — там Никита в одной футболке подсаживал на турник Данила, слишком неповоротливого в своем лыжном комбинезоне. Никита прав, она слишком тряслась над своим сыном все эти годы, как вот с этим бассейном, Саломия была уверена, что Данил непременно заболеет, а оказалось все наоборот.
К тому времени, как мужчины вернулись домой, их уже ждал завтрак. Никита все утро очень странно смотрел на нее, будто сканировал, Данька уныло ковырялся в тарелке.
— Сынок, что-то случилось? — не утерпела Саломия, сил не было смотреть на эти страдания.
— Никита сегодня улетает, — шмыгнул носом сынок.
— Я лечу на Мальдивы, — кивнул Никита, и Саломия почувствовала, как под ней зашатался пол. Она даже на люстру глянула, чтобы убедиться, что это не землетрясение. А тот наклонился ближе и негромко сказал: — Об этом я и хотел с тобой поговорить.
У нее хватило сил лишь на то, чтобы кивнуть. Пошла провожать Елагина к машине, охранник уже сидел на воротах, а во дворе уже вовсю трудилась ее снегоуборочная техника. Данил остался в доме, его лыжный костюм как раз сушился после утренней прогулки.
— Даньке нужен спорт, — сказал Никита, когда они подошли к машине, а потом развернулся и уставился на Саломию в ожидании.
— Я подумала над твоим предложением, — храбро начала она, и ей показалось, Никита даже дыхание затаил. А Саломия, напротив, отвернулась, чтобы не смотреть ему в глаза. — Ты прав, я нарочно не выхожу замуж, и шрамы не удаляю нарочно. Всех тех мужчин, что ищут моего внимания, интересует в первую очередь мое состояние, и меня очень веселит, когда я вижу, как они мучаются, представляя мое лицо. Я даже не могу удержаться, чтобы не описать каждый свой шрам в подробностях. Поэтому мне не нужен муж, но я тоже хочу этого ребенка. Я согласна, Никита.
Елагин вскинул голову и всмотрелся в ее лицо, будто пытался отыскать ответы на какой-то свой незаданный вопрос. Нашел или нет, не известно, подошел почти вплотную и взял Саломию за руку.
— Я очень благодарен тебе, Алина, тебе и Даньке. Сегодня я впервые за много лет почувствовал себя дома. Не знаю почему, но меня тянет к тебе, я уже забыл, как это может быть. У меня вечером самолет, но я буду ждать тебя там, вас обоих. Просто напиши, и я приеду за вами в Мале. Это тебя ни к чему не обязывает, мы просто можем попробовать получше узнать друг друга, а Даньке я обещал понырять, пусть возьмет мой подарок с собой.
— Мне тоже взять? — вырвалось само собой, она от досады даже язык прикусила, но было поздно.
— На твое усмотрение, — он будто не заметил ее смущения, слегка сжал пальцы и сел за руль. — Просто напиши. А сейчас иди в дом, холодно.
Никита не стал выискивать расчищенную дорожку, его Хаммер перевалил через внушительный сугроб и выехал со двора, оставив Саломию посреди искрящегося снежного великолепия с пылающими щеками и мгновенно застывающими на ресницах льдинками.
Глава 35
— Вадим, ты уверен, что я должна отчитываться перед тобой, куда я лечу? — Саломия стояла у окна и смотрела, как переливаются на солнце подтаявшие и покрывшиеся ледяной коркой сугробы.
— Не отчитываться, а ставить в известность.
— Хорошо, мы с сыном летим на Мальдивы.
— Но ты не собиралась…
— Зачем я туда лечу, мне тоже тебя поставить в известность?
— Сальма, — Вадим подошел и положил руки ей на плечи. Раньше Саломия сказала бы, с болью в голосе, но теперь она слишком хорошо его знала. Скорее, с сожалением об упущенных возможностях. — Я беспокоюсь о тебе и о Даниэле.
«А вот на моего сына тебе точно наплевать». Она развернулась и, не церемонясь, стряхнула руки Вадима с плеч.
— Не переигрывай, я знаю, что беспокоишься. Но контролировать меня не надо.
— Ты летишь к нему? — а вот теперь он в самом деле запереживал. — Это он тебя позвал?
— Он, не он, какая разница? — устало сказала Саломия. У нее слипались глаза, она полночи пролежала без сна возле руки Никиты, и теперь оправдываться перед Вадимом не было никаких сил. — Я хочу погреться на солнышке, здесь слишком холодно. Мальдивы в самый раз.
— Тогда давай поедем вместе, — Вадим потянулся было к ней, наверняка планировал заключить в объятия, но наткнулся на колючий взгляд серых глах, по привычке стараясь не смотреть на рубцы, и сдался. Отошел назад и даже руки сцепил за спиной. — Ты зря так доверилась ему, Сальма. Откуда ты знаешь, зачем он позвал тебя?
«Он хочет, чтобы я родила ему ребенка. И я хочу от него ребенка. Девочку с темными кудрями и голубыми, лазурно-кобальтовыми глазами». Саломие вдруг отчаянно захотелось нарисовать эту девочку, у нее даже руки зачесались. А Вадим тем временем продолжал:
— Я так надеялся на эту новогоднюю ночь, Сальма! Мне казалось, ты изменилась ко мне в последнее время, стала мягче, задумчивее. И я загадал, что эту ночь мы проведем вместе, я снял номер, мне и в голову не могло прийти, что ты останешься дома.
— Данил попросил, я захотела встретить Новый год с ребенком.
— Ты поступила неосмотрительно, Сальма, там были очень важные люди, Войцеховский, Дубинин, Оскальрод… Ты могла навести полезные связи.
Она слушала, а сама вспоминала эту неожиданную новогоднюю ночь, которая так была похожа на настоящий семейный праздник, что в груди начинало щемить, если бы только…
Если бы только Никита тогда не предал, если бы только можно было все вернуть, если бы только он сейчас не лгал, если бы только она могла простить, столько этих «если бы»… Саломия развернулась к Вадиму, прикоснулась к руке и сказала как можно мягче:
— Вадик, я тебя очень люблю, правда, и очень ценю, что ты сделал для нас с Даниэлем, но это не та любовь, которую ты ждешь от меня. Я люблю тебя как друга, а не как мужчину, и по-другому не будет.
— Ты любишь Елагина? До сих пор, после всего, что он с тобой сделал? — Вадим даже не скрывал злости, так и лившейся из светло-карих глаз. Саломия вздохнула, что тут скажешь?
«Да, люблю. Чтобы разлюбить, всего лишь нужно вынуть из груди сердце и выбросить на свалку, проще простого». Но вслух она сказала другое:
— Ты говорил, Никита подавал иск на наследство после смерти своей жены? — Саломия старалась говорить ровно, чтобы голос не дрожал. — Я могу увидеть эти документы?
— Не было никаких документов, — показалось, или его голос зазвучал несколько обеспокоенно? Точнее, раздраженно? — Елагин не успел, мои юристы встретились с ним и он передумал. Он испугался, Сальма, мы могли потребовать эксгумацию и повторную экспертизу, там был подлог, у Елагиных не было шансов против тебя. А почему ты спрашиваешь, ты что, мне не веришь?
— Верю, Вадик, — вырвавшийся непроизвольный вздох выдал ее с головой, и от Беккера это не укрылось.
— Послушай меня, Сальма, — он не стал лезть с объятиями, просто положил руку ей на талию, — тебе решать, кому из нас верить. Но елагинский главный эсбэшник разве что над нами на вертолете не летает. Если они упустят этот тендер, компания Елагина улетит в трубу, Семаргин сейчас землю носом роет, ищет как нас вытеснить, ты не думала, что твой Елагин просто нашел самый простой способ — охмурить тебя, а потом вышибить с тендера?
