— Привет, тетя Лана, — улыбнулась мне Маша.
— Привет. Чем занимаешься?
— Сказали на уроке рисования сделать картину. Пейзаж. Вот, смотри! — и она показала мне рисунок. Море, высоко над ним среди белых облаков солнце, на воде парусник качается.
— Очень красиво.
— Правда?
— Правда. Очень-очень.
Я помолчала. Девочка вернулась к рисованию.
— Маша…
— Да?
— Можно я тебя обниму?
Вместо ответа девочка встала со стула, подошла ко мне, вытянув вперед тонкие ручки. Я села на корточки, потом опустилась на колени и прижала девочку к себе, зарывшись лицом в пушистые ароматные волосы. Стала целовать её голову, шею и щёки. Потом снова прижала к себе.
— Знаешь… — ком в горле не давал мне говорить свободно, но я старалась с ним справиться. — Ты мне очень дорога. Я очень тебя люблю.
— И я тебя люблю, — прошептала вдруг девочка.
У меня от таких слов слёзы потекли из глаз. Стали капать на Машино домашнее платьице.
— Можно, я буду называть тебя мамой? — послышались слова девочки.
— Господи, конечно можно! — выдохнула я, кусая губу, чтобы не разреветься окончательно. — А я тебя дочкой.
— Да.
Так мы стояли несколько минут, не в силах расцепить объятия. Но все-таки я отпустила ребенка, чтобы та не испугалась. А то подумает ещё, что у меня на радостях случилось помутнение рассудка.
— Хочешь пиццу? — спросила я, меняя тему разговора.
— Конечно! — радостно ответила Маша. — Только дорисовать надо.
— Хорошо, мы с Ниной тебя позовём.
Я отправилась на кухню через ванную, чтобы умыться и стереть слёзы. Но няня все равно заметила неладное по моим припухшим губам.
— Что случилось? — спросила.
— Да всё в порядке, — улыбнулась я. — Маша разрешила называть её дочкой, а меня мамой.
— Как я рада за вас! — воскликнула Нина.
— Давай приготовим пиццу? Я её дочке обещала, — сказала я, нарочно вставив новое слово в свой лексикон. Оно такое нежное, доброе, ласкает слух.
— Конечно приготовим!
Через час Маша сидела на кухне за столом, и мы с Ниной с улыбкой наблюдали, как ребенок поглощает пиццу с тремя сортами колбасы — её любимую. Мы расстарались с няней на славу. Она месила тесто, а я даже сбегала в магазин за недостающими ингредиентами. Какое это всё-таки счастье — наблюдать, как твой ребенок насыщается плодами твоих рук. «Да, она моя, мой ребенок, — подумала я, глядя на довольную мордашку девочки. — Никому не отдам!»!» И решила, что надо мне поскорее разобраться с этим Кобальтом. Чтобы у него даже мысли не было в будущем снова вытворить нечто подобное с похищением моей дочери.
Глава 53
На следующий день я позвонила Марецкому и во время встречи с ним (рядом с той же столовой за час до появления адвокатов) удивилась тем переменам, которые с ним произошли. Он, и без того щуплый мужичонка, весь словно еще уменьшился в размерах. Лицо приобрело серый оттенок, под глазами образовались тёмные круги, — выглядело так, словно вчера ночью он изрядно напился. Только перегаром от него совершенно не пахло, значит причина была в чем-то другом.
— Не смотрите на меня так, — грустно усмехнулся Марецкий. — Наверное, подумали, что я напился, да? Вот и не угадали. Это всё жена моя, Гульнара. Как узнала о предложении адвокатов и моём отказе, чуть на мелкие кусочки не порвала. Она у меня женщина резкая, эмоциональная. Как заведется, не остановишь. Полночи материла, на чем свет стоит. Только под утро успокоилась. Ну, а мне пришлось на кухне спать, на полу. Сказала, если не приму предложение, то она со мной разведется. Не то чтобы я слишком боялся этого, устал от нее за 15 лет совместной жизни. Просто мне пойти будет некуда. У нас ведь квартира в ипотеке, еще десять лет платить. Такие дела…
Марецкий устало опустился на скамейку, достал сигарету и закурил. Я постаралась расположиться, чтобы вонючим дымом меня не обвевало. Не люблю запахи курева, буквально терпеть не могу. Я даже где-то читала, что никотин — один из сильнейших в мире наркотиков. Похлеще героина будет, поскольку, хоть и не дает такого же яркого психотропного эффекта, но привыкание вызывает намного сильнее. Теперь смотрела с жалостью на Сергея Вадимовича. Бедолага душевно страдал: вчера он проявил себя как смелый самостоятельный мужчина, а теперь выглядел, словно его через отжим в стиральной машинке пропустили на 1000 оборотов в минуту.
— Что же вы решили? — спросила я.
— Да не я, а жена моя, Гулька, чтоб ей… — сказал грустно Марецкий. — Сказала, брать те 40 миллионов и не выпендриваться. Нашей дочери в университет на будущий год поступать, где мы деньги возьмем и так далее. Она права в этом, конечно. Эх, жизнь… — Поднял голову, выдохнул дым в сторону, чтобы на меня не попало, и спросил. — Скажите, вам-то всё это зачем? Ну то есть не надоели эти дрязги?
— Нет, мне нужны фамилии тех господ — клиентов адвокатской конторы. Хочу понять, кто так сильно интересуется землей в деревне Подолино. Там в целом затевается некая, мне так кажется, крупная земельная афера. Вот и пытаюсь разобраться, — придумала я, снова войдя в роль ведущей собственное расследование журналистки. Только правда лишь первая половина из этого, про расследование. Писать статьи, конечно, я уже не стану. Видимо, материалы про авиакатастрофу, в которой мы с Бельским едва не погибли и расстались с жизнью члены экипажа, были моими последними. Или, как летчики говорят, крайними. Что ж, как говорится, если одна дверь в судьбе закрывается, открывается другая. В моем случае это правда: после вчерашнего вечера мы с Машей стали настоящей семьей, и теперь я буду заниматься воспитанием девочки, стану полноценной домохозяйкой.
Самой стало смешно, как подумала об этом. «Все-таки рановато мне дома сидеть, не все творческие амбиции реализовала», — решила про себя. Но тут же вспомнила о времени: его до встречи с адвокатами осталось совсем мало.
— Сергей Вадимович, у меня к вам одна просьба. Скажите адвокатам, что вы требуете встречи с их заказчиками. Хотите, мол, посмотреть им в глаза и кое-что обсудить с глазу на глаз.
— Да я не против, а что обсудить?
— Например, что вам нужно понять, как решится вопрос с деньгами. Они ведь целиком поступят на счет вашей тётушки, верно?
— Да.
— Но ведь вы же сами знаете ее состояние здоровья.
— Да, только диагноз ей официально никто не ставил. То есть мы-то внутри семьи знаем, что у нее деменция, пока еще не сильная, но прогрессирует. А к докторам не водили, поскольку она категорически отказывается, — сказал Марецкий.
— В этом и суть. Она подпишет документы, получит деньги, а потом как вы до них доберетесь, если с ней что-то, не дай Бог конечно, случится? — спросила я. — У нее есть кроме вас другие наследники?
— Нет, я один.
— Значит, вам придется ждать полгода, прежде чем вступите в право наследования. Но мне кажется, что когда вы получите эти деньги, ваша жена подаст на развод. Вы же сами сказали, что отношения между вами, мягко говоря, не очень.
— Еще как не очень. Что же мне делать? — растерянно спросил Марецкий.
— Выход один: оформить дарственную на своё имя.
— И что это мне даст? Всё равно будет считаться при разводе совместно нажитым имуществом.
— Не будет, в том и дело. Купленное вместе, взятое в ипотеку или в кредит — да, но не полученное по договору дарения. Такой вот парадокс нашего законодательства, — сказала я. — Кстати, поскольку вы близкий родственник, даже налог платить не придется. Сможете доказать факт родства?
— Конечно смогу. У меня семейных фотографий полным-полно. И документы сохранились — свидетельство о рождении отца. Там указаны его родители. Такое же у тётки. Кстати, откуда вы столько знаете про куплю-продажу?
— Много писать пришлось об этом в своё время. Вела в журнале рубрику про недвижимость, — ответила Марецкому. — Так вы согласны?
— Да, конечно! Осталось только тётушку убедить. Если она еще помнит, как меня зовут, — усмехнулся Сергей Вадимович. — Ну, да с этим справлюсь как-нибудь.
