class="p1">– Угу.
Так, хорошо. Это понял.
«Действуй!»
«Завались!»
– Знаешь, я не хочу, чтобы ты решила, что я сделал все это ради секса. Это не так.
Сам себя в этой речи стремаюсь. Даже скулы лижет пламенем адского стыда. Но я все равно рад, что выговорил колупающую душу хероту.
Соня одно мгновение растерянно лупит на меня глазами, а потом и сама краснеет.
– Я знаю, что не ради секса, – заявляет достаточно уверенно. И вдруг смеется: – Дома у тебя точно были варианты подешевле.
– Блядь… Сонь…
То ли у меня от алкашки мозги набекрень встали, то ли она ведет себя странно.
– Третий раз на раз? – спрашивая, смотрю испытывающе.
Она берет у меня бутылку. Отпивает и, сморщившись, пихает ее мне обратно, как какую-то гадость.
Прижимая ладонь к губам, вытирает их.
– А если так, ты откажешься? – выпаливает задушенно.
Я тоже пью. Затем не спеша ставлю бутылку на тумбочку и, переместившись, дергаю Соню за ногу вниз по кровати. Пока скользит, платье до самых сисек задирается. Смотрю на выпирающие полушария и тяжело цежу воздух.
Солнышко не делает ничего, чтобы поправить одежду.
Я позволяю себе скользнуть по ее подрагивающему на каждом вдохе животу и задержаться на блядском треугольнике трусов.
– Ни хуя себе кружево, Солнышко, – присвистываю намеренно пошло. – Его что – из паутины сплели?
– Обычное кружево, – мямлит она.
– Угу, – бубню я, продолжая палить ей между ног. Будь мои глаза лазерным прицелом, она бы уже точно лежала полностью голая. – Твоя орхидея мне сигналит. Похоже, нуждается в хорошем поливе. Внешнем и подпочвенном. Сейчас выдам, блядь, как шампанское – потоками. А потом ты струйным, м?
– Ты такой грубиян иногда… – задыхается святая Сонечка. – Вроде собирался отказаться от раза «на раз». И вообще, не затем сюда прилетел.
– Да, блядь… – дергаю ее ниже. Когда платье собирается уже в районе шеи, раздраженно его с нее стягиваю. Кружево оставляю. Мать его так с ним! Будем распускать в процессе. – Отказаться, Сонь? – упираюсь лбом в ее переносицу. – Я, как в той твоей песне, душу дьяволу готов продать за ночь с тобой. Какие уж тут отказы? Просто уточнил для порядка. Надо?
– Ч-что? – то ли теряется, то ли пугается она.
– Продавать душу?
– Не надо.
– Значит, не последний раз?
– Ух… Хватит докапываться. Поздравляй уже меня, принц, – требует умилительно забавно. – Давай, пока не закончился мой день рождения, Саш… Хочу летать.
– Как фанера над Парижем? – не удерживаюсь я.
Соня прыскает, но сходу зажимает ладонью рот. Я дергаю ее за руку, заставляя убрать ту. Мы встречаемся глазами и одновременно начинаем хохотать.
– Что за базарный юмор? – пищит Соня сквозь слезы.
– Соррян, но мы из Одессы, не из Прованса.
Едва я это говорю, Солнышко выгибается, и мне резко перестает быть смешно. Со стоном утыкаюсь ей в шею лицом. Жадно кусаю.
– Не шевелись, – шиплю, когда она взвизгивает. – Иначе у меня будет выброс в штаны. Радиоактивный.
– Боже, Саш… Может, ты их уже снимешь?
Я киваю. Перевожу дыхание и, сжимая челюсти, поднимаюсь. Встаю у изножья кровати. Берусь за пряжку ремня. В этот же момент подрываю поплывший взгляд на разложенную на кровати Соню и задвигаю совсем не то, что нужно.
– Я хочу, чтобы их с меня сняла ты.
Звучу, определенно, как маньячина. Моя порно-мечта вздрагивает и покрывается мурашками. Затем сглатывает, приподнимается и, выдерживая зрительный контакт, сползает с кровати.
Одно ее колено стукается об пол, второе – повисает в паре сантиметров над ним. Руки накрывают мои, заставляя меня оставить ремень.
Я опускаю взгляд вниз, и это, сука, становится моей первой ошибкой.
Вашу мать… Блядь…
[1] Здесь: первые три – улицы в Одессе. Ланжерон – название пляжа.
[2] Стена любви – копия парижской синей стены с надписями «Я тебя люблю» на разных языках мира.
Это как зависимость, от которой невозможно отказаться,
пока не сражает смерть…
© Соня Богданова
«Убей меня… И воскреси…»
Именно это транслируют наши глаза, после того как я стягиваю с Георгиева брюки.
Я не могу разорвать установленный зрительный контакт.
Когда Саша переступает через свои штаны, медленно веду ладонями по мускулистым и стройным ногам. Я настолько без ума от него, что даже ими восхищаюсь. Меня заводит ощущать жесткость волосков и каменную напряженность мышц. Я бы уже могла его целовать, но, наверное, в целом еще слишком растеряна.
«Убей меня… И воскреси…»
В нас двоих определенно какой-то вирус свирепствует. Этого уже не скрыть.
Я ревную из-за всех тех раз, когда другие девушки сидели перед Георгиевым вот так. Ревную так сильно, что внутри проносится ураган пятой категории по шкале Саффира–Симпсона. Но несмотря на все разрушения, я не испытываю ожидаемого отвращения. Он все равно остается моим принцем.
Моим великолепным черным принцем.
Я хочу облизать каждый миллиметр его горячей смуглой кожи. Хочу почувствовать каждый мускул его большого спортивного тела. Хочу пробить своей любовной энергией каждый его чертов нерв.
В боксеры лезть не спешу. Поглаживаю член через ткань. Позволяю себе насладиться тем, какой он длинный, толстый и твердый.
Как можно быть таким идеальным?
Растягиваю удовольствие. Разогреваю предвкушение.
У самой под кожей дрожь струится, словно ток. В голове невообразимый шум стоит. Сердце отбивает внутренности и испытывает кровеносную систему на прочность.
Неосознанно охаю, когда Саша, потеряв терпение, дергает боксеры и освобождает член. Задерживая дыхание, завороженно смотрю на то, как этот потрясающий тяжелый орган раскачивается, пока Георгиев отбрасывает ткань, расставляет широко ноги и подается ко мне. Одной рукой он со сдавленным стоном сгребает в кулак свою мошонку. А второй разительно нежно убирает мои волосы. Прочесывает пальцами от виска на затылок и уже там стягивает в хвост. Второй стон вибрирует надо мной, когда Саша прижимает мое лицо к своему члену. Не знаю, что конкретно ему дает этот контакт. Я чувствую бархат раскаленной плоти щекой и содрогаюсь.
С трудом вдыхаю.
А потом… Пропитываюсь мужскими половыми феромонами, и меня накрывает мощнейшей волной возбуждения.
«Это все шампанское…» – убеждаю себя.
Любовь нельзя совмещать с алкоголем. Он усугубляет ее протекание до состояния затяжной наркотической эйфории. Стремительно усиливается симптоматика. Идет неизбежная передозировка эндорфинами, дофамином, серотонином и окситоцином.
Кажется, что в мире существует только любовь. Ничего кроме.
