постели и трясусь, как осиновый лист. В голове раз за разом кручу ложь, благодаря которой удалось выбраться из автомобиля Смолина. И понимаю, что глобально меня это не спасет.
Ради чего я вру, господи? Ради кого?
Вжимаю основания ладоней в глазницы, чтобы темнота стала еще более кромешной. Хотя казалось бы, куда уже?
И делать что?
Не знаю…
Жду утра, как будто оно само по себе может что-то решить. И боюсь его наступления сильнее обычного, потому что новый день ничем хорошим не сулит.
Сорвавшись с очередного обрыва в отчаянье, тянусь к телефону. Хочу позвонить маме. Голос ее услышать. Попросить, чтобы сказала, что все будет хорошо, но вижу время и глаза наполняются слезами.
Три.
Нельзя будить. Пугать нельзя. Мне ничего нельзя.
Зачем я стою за него горой, господи?
Зачем он на меня смотрел на парах?
Зачем я связалась с Лизой?
Почему нельзя время отмотать? Я бы уехала…
Экран телефона сначала расплывается, потом снова становится четким. Минуты идут. Легче не становится.
Я захожу в телеграм и натыкаюсь взглядом на зеленый кружочек рядом с бойцовской собакой.
Не спит. Ловит меня в сети, даже не зная об этом.
Я тут извожу себя, а вы там что, ваша честь?
Поверите, если я вам все расскажу? Поможете, если попрошу о помощи? Найдете в себе что-то хорошее… Для меня?
Пусть жалкой в ваших глазах. Пусть разочаровавшей. Но… Хранящей ваши секреты лучше, чем свои.
Открываю диалог с ним и ощущаю, как немеют пальцы.
Мороз по коже от мысли, что я вот сейчас напишу, он прочитает… И ничего.
Не справляюсь.
Смахиваю вверх, блокирую и откладываю.
Снова оказываюсь в темноте, которую не вывожу.
Хватаю телефон и захожу в другое приложение. Открываю другую переписку.
Я так и не ответила Спорттоварам, что было в той истории. Его вопрос висит проигнорированным.
В чате с Вячеславом Тарнавским я бы такого себе не позволила. В этом… Здесь все совсем не так. Мы — другие люди. Со Спорттоварами мне легче.
Не давая себе засомневаться, печатаю:
«Мне нужен совет»
Зеленый кружочек загорается уже здесь. Спорттовары читают моментально.
Я почти уверена, что Инстаграм ему нужен только для меня.
С: «Спрашивай»
Снисходительное разрешение разливается безосновательным облегчением по телу и душе.
Я знаю, что хватаюсь не за надежный канат, а за ломкую соломинку. Но… Совесть зовет меня в эту сторону. Ничего не могу с собой сделать.
Пусть его грехи будут на его совести. Я свои совершать не хочу.
Ю: «Если я должна кое-чем поделиться, но боюсь. Что делать?»
С: «Чего боишься?»
Вас. До чертиков.
Ю: «Быть понятой неправильно»
Пауза действует на расшатанные нервы убийственно. Если он откажет… Если он откажет — я умру.
Печатает. Я не дышу.
С: «А надеешься на что?»
Ю: «Помощь. Поддержку. Прощение»
На все то, что я готова была дать ему. И давала.
Спорттовары отвечают сдвоенным смайлом «))», несколько секунд молчат и добавляют:
С: «А ты много хочешь, Юля. Дохуя много.»
Снова хочется то ли плакать, то ли выть. Размер клетки сужается. Напряжение гудит будущими разрядами тока.
Я и сама знаю, что наивно надеяться на благоприятный исход, но как же хотелось поймать за хвост удачу, а не спуститься на самое дно!
Что еще добавить — не знаю. Почему не блокирую мобильный — тоже. Смотрю в экран, раз за разом повторяю про себя «пожалуйста», пока Спорттовары не начинают печатать.
С: «Но попробуй поделиться. Всякое бывает. Вдруг некоторые люди оправдывают надежды?»
Юля
Вдох-выдох, Юль. Давай…
Жму на ручку и параллельно трижды громко бью костяшками по двери.
В прошлый раз я заглянула в щелочку. Судья был занят, поэтому первая попытка поговорить провалилась. Но с тех пор прошел уже час и теперь веду себя наглее — открываю широко и ступаю навстречу. Остановившись в проеме, слежу, как Тарнавский делает круг по своему кабинету, прижимая к уху мобильный телефон.
Видит меня, прикладывает палец к губам, после чего я сдуваюсь шариком вместе с «Вячеслав Евгеньевич, вы обещали мне…».
— Да слышу я вас, Нателла Алевтиновна. Слышу отлично.
Дурной мозг тут же запоминает необычное имя. Которое, конечно же, можно погуглить, что-то найти и передать Смолину. Но я не хочу. Я хочу быть честной. Я пришла сюда просить о защите.
Спорттовары ничего мне не обещали, но я восприняла этот его ночной ответ как предложение. Протянутую руку.
Возможно, я не права, но слишком устала, испугана, запуталась. Хочу всего разок поверить. Быть честной с ним. В конце концов, это именно то, что я обещала.
— Нателла Алевтиновна, мы же с вами не дети, правда? И не студенты давно…
Тарнавский продолжает общение, а я тем временем глаз не могу от него оторвать.
Он выглядит строгим, сконцентрированным, но из него почти осязаемым фонтаном брызжет жизнь, сила, уверенность. Это все меня тянет. Я хочу подпитаться. Оказаться за этой широкой спиной.
По плечам бегут мурашки, когда вспоминаю о злосчастном конверте. О нем я тоже скажу. Я обо всем скажу.
Сегодня.
Еле дождалась утра. На работе была в восемь. За ночь речь в голове сложилась идеально.
На мысли о том, что он может не понять или не принять, наложен запрет.
Да, со всеми вокруг (да и со мной) он часто ведет себя по-скотски, но у нас с ним была договоренность о преданности. Я свою часть исполнила. Значит, он обязан исполнить свою.
Прокашливаюсь и получаю быстрый взгляд. Читаю в нем закономерное: «жди, помощница».
Переступаю с ноги на ногу. Сильнее расправляю плечи.
— Когда я работал в адвокатуре, Нателла Алевтиновна, у меня ходатайства от руки об отложении рассмотрения были длиннее, чем у вашего представителя позиция по миллионному делу. Он этой бумажкой может подтереться, я вам серьезно говорю… У всех много работы… У судов тоже, поверьте, но если вы хотите, чтобы дело выгорело…
Уши самопроизвольно закладывает. Перестаю вслушиваться. Это явно какой-то очередной договорняк, но совершенно точно не мое дело. Пусть будет… Таким. Мне уже не важно. Важно, чтобы помог.
— Давайте, Нателла. Давайте. Я жду.
Договорив, Тарнавский скидывает. Останавливается посреди кабинета и смотрит в телефон.
Я совсем близко к моменту икс. На языке уже крутятся первые слова моей речи. Нужно только дозакрыть за спиной дверь. Сделать шаг внутрь. Сжать пальцы в замок и начать с «Вячеслав Евгеньевич, мне очень нужно с вами поговорить…».
Сердце ожидаемо вылетает. Чувство такое, что в крови кроме
