адреналина ничего уже не осталось. Из-за нетерпения зудит кожа и под кожей. Усталость подталкивает в спину.
— Вяч… — Я шагаю и пытаюсь обратиться, но замолкаю на полуслове. Тарнавский поднимает руку с выставленным вверх указательным пальцем. Я считываю это как: «шиш».
— Жди, Юль, — мужчина приказывает и с улыбкой возвращает телефон к уху. — Да, Артур. Приветствую тебя… Что случилось?
И переключается на какого-то Артура.
Чувствую себя разогнавшейся до ста километров в час машиной, которую заставили остановиться в ноль, резко дернув ручник. Так сходу и не скажешь — меня размазало о стену или отшвырнуло в кювет.
Держу глаза закрытыми и дышу, прекрасно визуализируя, что происходит за веками. Тарнавский снова ходит и разговаривает с кем-то по своему дурацкому мобильному.
Сжимаю-разжимаю кулаки. Еле держусь, чтобы не подойти, не выдернуть, не грохнуть о пол… Не заставить себя выслушать.
Но это глупости. Нельзя так. Конечно, нельзя.
Нужно еще немного терпения и веры. Как там он написал? Иногда люди оправдывают наши надежды.
Если для этого нужно всего лишь подождать, я…
— Юль, — Тарнавский зовет, я распахиваю глаза и шагаю к нему.
Ловлю взгляд на лице. Брови судьи слегка сведены. Он как будто не совсем доволен… И не совсем понимает.
— Подожди секунду, Артур, — отнимает телефон от уха и кивает подбородком мне.
— У тебя срочное что-то? — Ответить ему даже на такой простой вроде как вопрос сложно из-за перевозбуждения.
— Да. Я говорила вам утром, что хочу… Кое-что обсудить.
— Но у меня сейчас звонки, — Тарнавский кивает на мобильный. Я тоже смотрю на него.
Подойти, схватить, грохнуть о пол. Это все, что я думаю относительно его «звонков».
Отдираю себя от трубки. Возвращаю к лицу. Надеваю на свое улыбку.
— Пожалуйста, Вячеслав Евгеньевич, это очень…
— Через час зайдешь?
Спорить бессмысленно, поэтому киваю. Сердце все так же работает на вылет. Медлю. Не хочу уходить. Тешу себя надеждой вклиниться между звонками, но…
— Юля, — снова поднимаю подбородок и встречаюсь со взглядом. — Мне поговорить надо. Ты собираешься тут стоять или…
— Да, извините. Я через час зайду.
Разворачиваюсь и выхожу из кабинета обратно в свою приемную.
Прижимаюсь лопатками к двери. Упираюсь затылком с легким ударом. Не знаю, заметит он или нет. Неважно уже.
Под коленками слабость. В пальцах дрожь.
Он меня в гроб загонит так…
Выравниваю дыхание и возвращаюсь на свое место. Сегодня работать мне по-особенному сложно, но я заставляю себя, надеясь на обещанный час.
* * *
Проверяю время каждую минуту. Моя речь становится еще более совершенной. Я повторяю ее про себя, стирая язык о зубы. То и дело встаю и прохаживаюсь по кабинету.
Перевешиваю мантии. Перескладываю материалы.
Не слышу, договорил ли Тарнавский, но стараюсь не злиться и не представлять, что он там бездельничает, пока я себя извожу.
Несколько раз захожу в инстаграм и открываю чат со Спорттоварами. Заряжаюсь уверенностью, перечитывая наш диалог.
На одной из последних минут моего бесконечного ожидания дверь из судейского кабинета открывается.
Тарнавский выходит в приемную сам, а я подскакиваю навстречу. Так резко, что мое кресло отъезжает и бьется спинкой о стену.
— Вячеслав Евген…
Скольжу взглядом по мужчине. Душа ухает в пятки, когда вижу, что держит в руках портфель.
— Вы…
— Уезжаю по делам, Юля, — он бросает, проходя мимо. — Если кто-то будет спрашивать: не знаю, когда приеду.
— В смысле? — только поймав на себе взгляд, понимаю, что спросила вслух.
Тарнавский тормозит уже у второй двери. Берется за ручку, поворачивает голову и смотрит на меня, приподняв бровь.
Я знаю, чего ждет: осознания, что подобные вопросы в таком тоне задавать ему неуместно. Но во мне сейчас слишком много реальных страхов, чтобы волноваться еще и о таком.
— Вы мне обещали поговорить…
Напоминаю, как самой кажется, мягко. Тарнавский тянется ко лбу, трет. Я ловлю себя на том, что во всем ищу хорошие знаки.
— Блять, забыл, — чтобы не утонуть в отчаянье, заставляю себя поверить. Киваю.
— Я подожду. Вы вернетесь, да?
Привлекаю произнесенным с надеждой вопросом новую порцию внимания. Тарнавский смотрит пристально. Что хочет увидеть — не знаю. Но излучаю… Смирение. Надежду. Спокойствие, которым внутри и не пахнет.
— Ближе к восьми.
Это поздно, но мне вообще без разницы. Главное сегодня. До завтра я уже не вынесу держать в себе.
— Хорошо, я подожду.
После паузы судья произносит:
— Жди тогда, — и выходит.
* * *
Тарнавский не возвращается ни в шесть, ни в семь, ни в восемь. От былого смирения не остается и следа. Я устала. Я его ненавижу. Я всех ненавижу, но его — особенно. Каламбур в том, что и надеюсь при этом я тоже на него.
Повторяю себе, что у взрослого человека на такой должности может возникнуть куча неотложных дел. Это нормально. Это не скотство. Это просто… Жизнь.
Но с течением времени убеждать себя в этом все сложнее и сложнее.
Я проверяю его статус в телеграме, но написать и спросить, когда он вернется, не осмеливаюсь.
Устав, перестаю даже имитировать работу. Беру пустой лист, ручку, и вывожу на ней бессмысленные узоры. Не то, чтобы это сильно успокаивало. Наоборот — то и дело прокручиваю в голове возможные сценарии.
Почему-то самый тусклый и неправдоподобный — тот, на который я больше всего надеюсь.
Что он вернется. Что выслушает меня. Что поймет. Простит. Защитит…
Дверная ручка дергается. Я снова подскакиваю.
Мажу взглядом по времени — половина девятого.
Тарнавский заходит в кабинет и бросает быстрый взгляд в сторону.
— Почему сидишь до сих пор? — Своим вопросом заставляет опешить, но, очевидно, в ответе заинтересовен не сильно. Проходит мимо, открывает следующую дверь. А я слежу за передвижением, хватая ртом воздух. Во мне мешаются растерянность и досада.
— Я просила вас… Вы обещали, что мы поговорим…
Тарнавский снова хмурится. Снова трет лоб.
— Точно. Забыл.
Развернувшись, заходит в кабинет.
Я дергаюсь навстречу. Встречаюсь с его глазами. Они тормозят порыв.
— Позже, Юля. У меня сейчас срочное дело.
Сгибает руку в локте, смотрит на часы.
— Через час зайдешь.
Через час будет половина десятого. Я уже не могу. Я устала. Я правда уже не могу вариться. Но он не спрашивает. А я все равно зачем-то послушно киваю закрывающейся двери.
* * *
Ровно в 21:30 я встаю со своего кресла. Провожу мокрыми из-за волнения ладонями по ткани юбки. Поправляю блузку. Снова настраиваюсь и стучусь в дверь.
Уже минуты три слышу, что он внутри ходит. Не говорит при этом. Значит, не на телефоне. Можно рискнуть и предположить, что наконец-то свободен.
Не
