Даже в одурманенном состоянии она не забыла, чей это ребенок.
— Это у тебя девочка, — поправил ее доктор, улыбаясь, и протянул ребенка Лиз.
Та взглянула на крошечное личико и увидела светлые волосы. Новорожденная малышка была такая невинная и беззащитная, что сердце Лиз переполнилось любовью и нежностью.
— Здравствуй, — прошептала она, держа в руках младенца, который должен был принадлежать ей, и чувствуя почти то же самое, что она чувствовала, впервые взяв на руки собственных детей.
Лиз понимала, что этот момент она никогда не забудет, и ей бы очень хотелось разделить его с Джоном. Для нее так важно было увидеть появление малышки на свет, ее рождение и первый крик, как будто она позвала их, чтобы сообщить, что она наконец-то родилась. Они все слишком долго ее ждали.
Измученной Мэрибет сделали еще один укол, она уснула, а Лиз разрешили отнести ребенка в детскую палату, где девочкой занялись медсестры. С малышкой проделывали все необходимые манипуляции, что и с остальными новорожденными, а Лиз не отходила от нее и ревниво наблюдала за этим процессом.
Через несколько минут к окну детской палаты подошли Томми и Джон, пытаясь разглядеть, что там происходит.
Медсестра снова дала ребенка Лиз, и она показала его Джону. И когда этот пятидесятилетний мужчина увидел их дочь, сердце его растаяло.
— Правда, она красивая? — спросила Лиз, отчетливо артикулируя, чтобы муж мог прочитать у нее по губам, и внезапно Джон перестал видеть что-либо, кроме своей жены и того, через что они прошли.
Было очень трудно не думать сейчас о новорожденной Энни, но ведь это был другой ребенок — их ребенок.
— Я тебя люблю, — прошептал он, понимая, что она его не услышит.
Но Лиз услышала его сердцем. Она тоже его любила, и в этот момент с ужасом осознала, что за последний год они почти перестали любить друг друга. Но теперь все кончилось, завершилось чудесным образом — благодаря Мэрибет и ее необыкновенному дару и любви, которую они все же смогли сохранить, хотя и почти забыли о ней.
Томми пришел в неописуемый восторг от новорожденной малышки. Когда Лиз наконец присоединилась к ним, он кинулся к ней с расспросами о самочувствии Мэрибет. Лиз сказала ему, что с ней все в порядке, что держалась она очень мужественно и сейчас спит.
— А это очень ужасно, мама? — обеспокоенно спросил Томми, чувствуя, как растет его уважение к прошедшей через такой кошмар Мэрибет.
Новорожденная весила четыре килограмма двадцать граммов — слишком много для любой женщины, особенно для шестнадцатилетней девочки с узкими бедрами.
Во время родов сердце Лиз не раз переполнялось сочувствием, но доктор не жалел анестезирующих средств. В следующий раз роды должны были протекать легче — и физически, и психологически.
— Произвести нового человека на свет — тяжелое дело, сынок, — тихо ответила Лиз, впечатленная всем происшедшим.
«Особенно тяжелое, если ты стараешься не для себя, а для кого-нибудь другого», — хотела добавить она, но сдержалась.
— Она скоро поправится? Когда я смогу ее увидеть?
Томми хотел бы задать еще тысячу вопросов, но Лиз остановила его.
— Все будет хорошо. Я тебе обещаю. Все самое трудное уже позади.
Через час Мэрибет привезли в палату, все еще полусонную и плохо соображающую. Увидев Томми, она сразу же прильнула к его руке и стала говорить ему о том, как она его любит и какая милая девочка у нее родилась.
Глядя на них, Лиз ощутила поднявшуюся в ней волну ужаса, равную которой по силе она вряд ли испытывала. Вдруг Мэрибет передумает, решит выйти замуж за Томми и сама будет растить ребенка?
— Ты ее видел? — спросила Мэрибет у Томми.
Лиз посмотрела на Джона, и тот мягко взял ее руку в свою, желая успокоить жену. Он знал, о чем она думает, и сам боялся того же не меньше.
— Она очень хорошенькая, — сказал Томми, целуя свою подругу.
Мэрибет была очень бледной и осунувшейся, но все равно красивой.
— Она похожа на тебя.
Но у новорожденной девочки были не огненно-рыжие, как у матери, а светлые волосы.
— Я думаю, она похожа на твою маму. На свою маму, — поправилась Мэрибет, нежно глядя на Лиз.
Она чувствовала связь между ними двумя — более сильную, чем с кем бы то ни было, словно они вместе родили ее ребенка. И Мэрибет знала, что без Лиз она бы с этим не справилась.
— Как вы собираетесь ее назвать? — спросила Мэрибет, с трудом подавляя зевок, — ее снова начало клонить в сон.
Лиз почувствовала огромное облегчение.
В конце концов, не обязательно же она должна передумать. И это действительно будет их с Джоном ребенок. Даже сейчас в это трудно было поверить.
— Как насчет Кейт? — поинтересовалась Лиз, и Мэрибет закрыла глаза.
— Да, хорошо, — прошептала она и погрузилась в дрему, все еще держа Томми за руку. — Я люблю вас, Лиз, — добавила она, уже не раскрывая глаз.
— Я тоже тебя люблю, Мэрибет, — откликнулась Лиз.
Она поцеловала девочку в щеку и дала знак остальным, чтобы они ушли. У Мэрибет была трудная ночь, и она должна была как следует отдохнуть.
Было три часа утра. Пройдя по холлу, Уиттейкеры остановились у окна детской палаты.
Там лежала их девочка — розовая и теплая, запеленутая в простынку. Она не спала и смотрела прямо на Лиз, как будто все это время ее ждала. Казалось, она была послана им самой судьбой. Подарок от парня, который никого из них не знал, и от девочки, прошедшей через их жизнь, подобно радуге.
Томми стоял рядом со своими родителями и улыбался. Он знал, что Энни бы эта девочка понравилась.
Следующие два дня все трое Уиттейкеров просто сбивались с ног, не успевая даже как следует поспать.
Джон и Томми вытащили на свет Божий старую колыбельку Энни и покрасили ее, а Лиз украсила ее лентами из розового газа и шелка. Они достали старые детские вещи и купили новые, и посреди всей этой суматохи Томми удалось вырваться на могилу Энни.
Он сидел там довольно долго, глядя на рождественскую елку, которую они с Мэрибет принесли туда, и размышляя о своей новорожденной сестренке.
Его очень пугала мысль, что скоро Мэрибет уедет домой. Все произошло как-то очень быстро. И все одновременно — и плохое, и хорошее, хотя хорошего было несравненно больше.
Но мама его просто на крыльях парила от счастья — Томми и не помнил, когда в последний раз видел ее в таком приподнятом настроении.
Мэрибет же была серьезной и притихшей.
После рождения дочери она имела долгую и обстоятельную беседу с Лиз и Джоном, и те заверили ее, что не будут на нее в обиде, если она передумает. Но Мэрибет настаивала на своем решении. Ей было очень тяжело отдавать своего ребенка, но теперь она, как никогда раньше, понимала, что это было единственно верное решение.
