у нее получается не думать о том, как у нее все болит, или о том, как гудело и вибрировало ее тело, как будто не собираясь успокаиваться ни через два, ни через три, ни через пять часов, или о легком умиротворяющем запахе Адама на своей коже.
Да уж. Она отлично справляется.
Когда она вышла из ванной, кто-то пытался выломать дверь. Оливия открыла ее, впустила Ань и Малькольма, и они, по очереди обняв ее, принялись тараторить так громко и быстро, что едва получалось разобрать, о чем речь… хотя она уловила «смену парадигмы», «жизненные перемены» и «переломный момент в истории». Болтая без остановки, друзья добрались до неразобранной кровати Оливии и сели. Спустя еще несколько мгновений непрекращающейся трескотни Оливия решила вмешаться и подняла руки.
— Погодите. — У нее уже начинала болеть голова. Сегодняшний день обещал стать кошмарным по многим причинам. — Что случилось?
— Престранная вещь, — сказала Ань.
— Крутейшая, — оборвал ее Малькольм. — Она хочет сказать «крутейшая».
— Где ты была, Ол? Ты говорила, что вернешься к нам.
— Тут. Я просто, эм, устала после доклада и заснула, и…
— Отстой, Ол, полный отстой, но у меня нет времени ругать тебя за это, потому что нужно рассказать, что случилось прошлой ночью.
— Я должен рассказать, — Малькольм бросил на Ань испепеляющий взгляд. — Поскольку это касается меня.
— Справедливо, — согласилась она, благосклонно уступая.
Малькольм удовлетворенно улыбнулся и кашлянул.
— Ол, с кем я хотел заняться сексом последние несколько лет?
— Э… — Оливия потерла висок. С ходу она могла назвать человек тридцать. — С Викторией Бэкхем?
— Нет. Ну да. Но нет.
— С Дэвидом Бэкхемом?
— Тоже да. Но нет.
— С той, другой из «Спайс Герлз»? В костюме «Адидас»?
— Нет. Ладно, да, но забудь о знаменитостях, думай о людях из реальной жизни…
— Холден Родригес, — нетерпеливо выпалила Ань. — Он переспал с Родригесом на факультетской вечеринке. Ол, с глубоким сожалением должна сообщить тебе, что ты свергнута с престола и больше не являешься президентом клуба «Сохну по преподу». Ты предпочитаешь уйти с позором в отставку или принять должность казначея?
Оливия моргнула. Несколько раз. Очень-очень много раз.
А потом услышала, как произносит:
— Вау.
— Правда, это самая странная…
— Крутая, Ань, — вмешался Малькольм. — Крутая.
— Некоторые вещи могут быть странно крутыми.
— Да, но это кристально, на сто процентов круто и на ноль процентов — странно…
— Погоди, — прервала Оливия. Голова у нее разболелась вдвое сильнее. — Холден даже не с нашего факультета. Почему он был на вечеринке?
— Понятия не имею, но ты подняла отличный вопрос, суть которого заключается в том, что, поскольку он занимается фармакологией, мы можем делать все, что захотим, ни перед кем не отчитываясь.
Ань склонила голову набок.
— Правда?
— Ага. По дороге в аптеку за презервативами мы проверили стэнфордские правила социализации. Это было вместо прелюдии. — Он блаженно закрыл глаза. — Смогу ли я теперь когда-нибудь зайти в аптеку, не возбудившись?
Оливия кашлянула.
— Я так рада за тебя. — Она правда была счастлива. Хотя это действительно было немного странно. — Как это случилось?
— Я его склеил. Это было великолепно.
— Он не знал стыда, Ол. И правда был великолепен. Я сделала несколько фото.
Малькольм задохнулся от возмущения.
— Вообще-то это незаконно и я могу тебя засудить. Но если я хорошо получился, перешли их мне.
— Перешлю, дорогуша. А теперь расскажи про секс.
Тот факт, что Малькольм, обычно не скрывавший подробностей своей сексуальной жизни, просто закрыл глаза и улыбнулся, говорил о многом. Ань и Оливия обменялись долгими восхищенными взглядами.
— И это даже не самое лучшее. Он хочет снова меня увидеть. Сегодня. Свидание. Он употребил слово «свидание» сам, никто его не заставлял. — Он упал на матрас. — Он такой горячий. И забавный. И приятный. Милое, грязное животное.
Малькольм выглядел таким счастливым, что Оливия не смогла устоять: она проглотила комок, застрявший в горле с прошлой ночи, прыгнула на кровать рядом с ним и обняла своего друга так крепко, как только могла. Ань последовала ее примеру.
— Я так рада за тебя, Малькольм.
— Я тоже. — Голос Ань звучал глухо, она уткнулась ему в волосы.
— Я тоже рад за себя. Надеюсь, у него серьезные намерения. Помнишь, я говорил, что тренируюсь, чтобы взять золото? Ну так вот, Холден — платина.
— Тебе следует спросить Карлсена, Ол, — предложила Ань. — Знает ли он, какие у Холдена намерения.
Вероятно, в ближайшее время у нее не будет такой возможности.
— Так и сделаю.
Малькольм слегка подвинулся и повернулся к Оливии.
— Ты действительно уснула прошлой ночью? Или вы с Карлсеном праздновали, предаваясь распутству?
— Праздновали?
— Я сказал Холдену, что беспокоюсь за вас, и он ответил, что вы, наверное, празднуете. Что-то насчет финансирования Карлсена. Кстати, ты никогда не говорила, что Карлсен и Холден — лучшие друзья… А этой информацией стоило бы поделиться со своим соседом, он же основатель и самый активный участник фан-клуба Холдена Родригеса.
— Погоди. — Оливия села, глядя на него широко раскрытыми глазами. — Финансирование… это то, которое было заморожено? Которое удерживал Стэнфорд?
— Может быть. Холден упомянул что-то о том, что декан факультета наконец-то пошел на попятный. Я пытался слушать внимательно, но разговоры о Карлсене меня совсем не возбуждают, без обид. Плюс я никак не мог насмотреться на глаза Холдена.
— И на его задницу, — добавила Ань.
— И на его задницу. — Малькольм счастливо вздохнул. — Такая славная задница. У него есть ямочки пониже спины.
— Боже мой! И у Джереми тоже! Мне хочется их съесть.
— Это так мило, да?
Оливия перестала слушать и встала с кровати, схватив телефон, чтобы проверить дату.
Двадцать девятое сентября.
Наступило двадцать девятое сентября.
Конечно, она знала. Она больше месяца знала, что этот день грядет, но на прошлой неделе была слишком обеспокоена своим докладом, чтобы сосредоточиться на чем-то другом, и Адам не напомнил ей. Учитывая все, что случилось за последние двадцать четыре часа, неудивительно, что он забыл упомянуть о том, что его фонды разморозили. Но тем не менее. Последствия были…
Оливия крепко зажмурилась, а возбужденная болтовня Ань и Малькольма на заднем плане становилась все громче. Когда она открыла глаза, на экране телефона всплыло новое уведомление. От Адама.
Адам: У меня собеседование до половины пятого, но вечером я свободен. Не хочешь поужинать? Рядом с кампусом есть несколько хороших ресторанов, хотя, к несчастью, ни одного с конвейерной лентой. Если ты не занята, я мог бы показать тебе кампус, может быть, даже лабораторию Тома.
Адам: Конечно, только если захочешь.
Было почти два часа дня. Оливии казалось, будто ее кости весят вдвое больше, чем накануне. Она глубоко вздохнула, расправила плечи и начала набирать ответ Адаму.
Она знала, что ей следует делать.
Оливия постучала в дверь его номера ровно в пять, и он открыл всего несколько секунд спустя. На нем были брюки и рубашка, в которых он, должно быть, ходил на собеседование, и… Он улыбнулся ей. Не одной из тех полуулыбок, к которым она привыкла, а настоящей, искренней улыбкой. С ямочками на щеках и складочками вокруг глаз, с неподдельным счастьем оттого, что видел ее. Это разбило ее сердце на миллион осколков еще до того, как он заговорил.
— Оливия.
Она все еще не понимала, почему он произносил ее имя так по-особенному. В его тоне что-то крылось, нечто не вполне ясное. Предчувствие возможностей. Глубина. Оливия невольно задумалась, реально ли это или только ей мерещится, и понимает ли Адам это сам. Она о многом задумалась, а потом велела себе прекратить. Теперь это совсем ничего не значило.
— Входи.
Этот отель оказался еще роскошнее. Оливия закатила глаза, удивляясь, зачем кто-то тратит тысячи долларов на жилье для Адама Карлсена, — ведь он едва обращает внимание на то, что его окружает. Стоило предоставить ему какую-нибудь койку, а деньги пожертвовать на
