гонишь. Хорошо, но нам все равно придется обсудить наши планы.
— Я понимаю. Дай мне время.
Шумно вдохнув воздух, Виктор идет в прихожую. Я ползу за ним, чтобы запереть дверь. Накинув пальто, Воронцов неожиданно нежно обнимает меня. И я ему это позволяю, потому что этот тихий скандал выпил и меня все силы.
«А что обо мне знаешь ты? Я устал быть чудовищем».
Обидные слова снова и снова прокручиваются в голове, пока я стою, уткнувшись носом в грудь Виктора.
«Для танго нужны двое. Ради себя, Варя. Ради себя».
— Вот и так и вышло, — я верчу в руках Тимошкиного динозавра не в силах поднять глаза на маму.
Мы сидим на кухне. Шипит электрический чайник.
Чувствую себя ужасно.
Будто я что-то плохое сделала. Разочаровала маму, и вообще…
— Он тебя принудил? — напряженно спрашивает она.
Неожиданный вопрос все-таки заставляет меня вскинуть на нее взгляд.
— Н-нет, — я даже заливаюсь краской. Все-таки я еще не ощущаю себя настолько взрослой, чтобы так смело обсуждать с ней свою половую жизнь.
— Варя, изнасилование — это не только с применением силы… — мама очень нервничает. — Это я виновата. Я отправила тебя на эту подработку…
О, господи! Она винит себя!
— Нет, мам. Точно нет.
— Не надо меня успокаивать, — голос ее дрожит, а костяшки пальцев, которыми она обхватывает чашку, побелели.
— Я не успокаиваю. Честно, мам. Когда я давала отпор, он отставал, но вот один раз я не устояла… — божечки, пожалуйста, я не хочу об этом рассказывать ей. Это слишком личное. — Он просто очень напористый. До раздражения непробиваемый.
Мама поджимает губы:
— Будь это не отец твоего ребенка, я бы только похвалила этого Виктора Андреевича. Мужики нынче разучились добиваться женщину. Вон у меня на работе девчонки молодые ноют, что парни только и могут в соцсетях написывать и лайки ставить. Но этот твой Воронцов…
— Он не мой, — открещиваюсь я.
— Да уж прям не твой. Ты от него ребенка ждешь. Говоришь, и так отвязаться не могла, а теперь и подавно не избавишься.
— Ты считаешь, что надо прервать… — горло перехватывает спазмом.
— Нет, — отмахивается мама, погружаясь в свои мысли. — Если ты хочешь рожать, то надо рожать. Но теперь в расчет придется брать этого твоего медведя. А я его даже не видела. Отец-то он хороший?
— Нормальный. Насколько это возможно. Детей любит, с Тиль проводит много времени, но занятой, конечно, и балует без меры. Эстель вообще считала, что меня ей подарили…
— Охренеть, — шокируя меня, выдает моя интеллигентная мама. — Ну хоть ответственность готов взять. Воспитывать ребенка не боится.
— Да он не только про «воспитывать», он сегодня про семью говорил, — в моем голосе слышна горечь.
— А ты, значит, с ним семью не хочешь? — мама пытливо вглядывается мне в лицо. — Тебе с ним хорошо было?
— Я не знаю. Пока мы с Тимкой жили в коттедже, было хорошо. А потом, когда я уехала…
— Ну это понятно, что, когда ты уехала, все полетело в трубу, — кивает она.
— Почему это? — удивляюсь я.
— Обиделся. Ты его не оценила, пренебрегла, отказалась, — хмыкает мама.
«А то, что я сказал, ты обесценила», — снова всплывают в голове обвинения Воронцова.
— Какая принцесса! — буркаю я.
— Ну раз переступил через себя и опять нарисовался, значит, не такая уж и принцесса. Только именно это и говорит о том, что тебе от него не отцепиться.
— Ты его защищаешь? — изумляюсь я.
— Нет, конечно. Козел, как и все мужики. Я просто пытаюсь понять, с кем жизнь свела мою… единственную дочь.
У меня в груди все сжимается.
Да, я у мамы осталась одна. У нее есть только мы с Тимкой.
Мама устало трет лицо.
— Это, конечно, насмешка судьбы. Надо же, Тимка его племянник. Эх, Маша… — Но, наверное, это хорошо, что у Тимошки есть дядя и сестра…
Да. Карма какая-то. Как в мексиканском сериале.
— Наверное, — киваю я.
— Ты сама-то что думаешь?
— Ничего. В голове пусто. И страшно. И Виктор ждет от меня какого-то ответа…
— Он-то ясное дело. А ты? Чего хочешь ты? Я на твоей стороне, и всегда буду, только вот, доча, я так и не понимаю, как ты к нему относишься. То он пугающий, раздражающий, тиран и деспот, а то — хороший отец, тебе с ним хорошо было. Носки и фрукты — я так понимаю, его тиранских рук дело?
— Я не знаю… — впервые в жизни мне не хочется принимать никаких решений. Вот бы, как улитка, спрятаться в свою раковину. Месяцев на девять.
— Придется разобраться. Пока ты сама не знаешь, чего хочешь, твой Воронцов так и будет давить. Он почувствует, когда решение принято.
— Звучит так, будто и приставать ко мне он продолжал, потому что я сама не определилась.
— Так и есть. Ну, это я так думаю, исходя из своего опыта. Думай, доча, — поднимается мама со своего места и гладит по голове. — Тебе с этим товарищем все равно придется договариваться.
Думай.
Легко сказать.
А у меня мысли разбегаются, как тараканы из-под веника.
С чего начать даже не понимаю.
Почему-то я ждала, что Воронцов будет мне названивать, а телефон молчит.
Ах да, я же его в черный список сунула. Надо разблокировать. Сейчас скрываттся смысла нет. Он уже обо всем знает.
Стоит мне только снять блокировку, как тут же приходит сообщение от Виктора: «Все меня сегодня бьют. Ты — поджопником, Екатерина — полотенцем».
Против воли улыбаюсь, и тут же задумываюсь, за что ему прилетело? Я-то понятно, а вот Екатерина с чего озверела?
Немного помаявшись, я ее набираю. Нет-нет, вовсе не потому что мне интересно, что происходит у Воронцова. А так. Просто. Спрошу, как дела у Тиль.
— Варя, — радуется мне Екатерина. — Ну как ты? Что этот дуболом натворил, а?
Я как-то сразу догадываюсь, что она имеет в виду Виктора. Очень ему подходит.
— А за что вы его полотенцем?
— Он сказал, что ты не хочешь нас видеть, и мы в черном списке. Тиль на него просто обиделась, а я спросила, в чем дело. Сидит вон. С вискарем. Идиот.
Ага, так это он мне пьяный написал.
— И что он сказал?
— Ничего, кроме того, что он тебе не нужен, и цитирую: «я так просто не сдамся». Я психанула, отобрала у него лимоны и лед. Сидит, пьет теплый виски, как дурак.
Женская солидарность — она такая.
— Так ему и надо, — одобряю я. Мелочно, но все равно. — Как там Тиль?
— Он ее только
