— Рад познакомиться, сестренка, — улыбнулся он, блеснув очками в золотой оправе. — Я тоже немножко стесняюсь. Знаешь, мне сорок лет, и у меня плохой характер.
— Ну, характер — это такая штука, что тут никто не виноват. Это ведь от рождения, верно? — рассудительно заметила Фьямма.
— Я знал, что ты есть, но ни разу тебя не навестил, — покаянно признался он.
— Мама мне еще не рассказала про нашего отца. То есть, я хочу сказать, про Петера Штрауса. Но она все время очень устает. Каким был наш отец, синьор? — с трогательным простодушием спросила девочка.
— Он был великим человеком. Он очень любил Марию, а я ей завидовал. И моя мать тоже, — он сам поражался тому, с какой легкостью нашел общий язык с этой малышкой.
— Когда кто-то умирает, его обязательно называют великим человеком, — возразила Фьямма.
— Мистраль жив. Но он тоже великий человек.
— Это правда. Я думаю, мама может полюбить только особенного человека. Но вы мне так и не сказали, какой был Петер, — напомнила она, возвращая его к волнующей ее теме.
— Он был великаном. Думаю, он весил больше ста килограммов. Настоящая гора. У него были светлые волосы и голубые глаза. И он был очень строгий. Должен признаться, я его всегда побаивался. Он создал огромное богатство только благодаря своему таланту. Он родился в бедном маленьком доме на реке Лиммат, в Цюрихе. Его отец работал в каменоломне, а мать была прачкой. Он не хотел учиться, говорил, что его всему научила жизнь. Когда ему было двенадцать, он сел в Генуе на торговый пароход и отправился в Южную Америку. В тридцать лет он был уже богат и женился на моей матери. Она австрийка и сейчас живет в Инсбруке. Она была замечательной пианисткой. Но их брак никогда не был счастливым. Когда отец умер, мне досталось в наследство колоссальное состояние, и теперь я с трудом стараюсь его сохранить. Понимаешь, он был предпринимателем, а я нет. Беру ссуды в банках, чтобы залатать дыры, но стоит мне заткнуть одну, как тут же где-то открывается другая. Наверное, скоро я просто все продам. Что ты еще хочешь знать, Фьямма?
— Что это за город, где родился наш отец? — спросила она.
— Ты никогда не была в Цюрихе?
— Я была во многих местах, но я не все хорошо помню. Как это говорят? Память — мое слабое место.
— У каждого есть свое слабое место, — попытался утешить ее Джанни.
— У меня их много. Люди на меня глазеют, потому что я не такая, как другие. Я все время чувствую разницу между собой и остальными, но стараюсь быть похожей на них. Это прямо наказание. Я очень устаю, потому что все время стараюсь. Когда я встречаюсь с незнакомыми, мне все кажется, что я сама не своя. Сейчас я уже подросток. Мне двенадцать лет. Мама говорит, что это чудесный возраст. Но это неправда. То есть, я хочу сказать, для меня это не так. Я все время стараюсь казаться довольной. Каждое утро, когда я открываю глаза, мне так тяжело начинать новый день. Мне надо делать зарядку, чтобы не растолстеть, а потом ингаляции, потому что я легко простужаюсь. И никогда я не могу съесть то, что мне нравится, потому что надо соблюдать диету. Конечно, это помогает: я хорошо дышу, легко двигаюсь, и у меня нет ни капли жира. Но я никогда не стану красивой, как моя мама. У меня на одну хромосому больше, чем нужно, зато многого другого мне не хватает. — Никогда раньше Фьямме не приходилось держать такую длинную и членораздельную речь.
Она говорила медленно, с трудом подбирая нужные слова. Потом, переведя дух, посмотрела на человека в золотых очках. Он ничего не говорил и сидел, опустив глаза.
— Наверное, я сказала что-то не так, — прошептала она. — Извините меня, синьор.
Она поднялась с дивана, собираясь уходить. Он крепко схватил ее за руку, чтобы удержать.
— Не уходи, Фьямма. Не сейчас. Я тебя не знал, но я уверен, что наш отец гордился бы тобой. Ты молодчина.
— Моя мама тоже так говорит, потому что она меня любит. А теперь мне правда пора идти.
— Мне жаль с тобой расставаться. Если хочешь, мы скоро снова увидимся. Но только при одном условии: если ты перестанешь называть меня синьором, — сказал Джанни.
— Я постараюсь, синьор, — обещала девочка.
Из холла гостиницы до них донеслись возбужденные голоса.
— Уверяю вас, синьора, никто из нас ее не видел, — говорил кто-то.
— Адель, как ты могла уйти и оставить ее одну? — Это был голос Марии, она сердилась на бабушку.
— У этой девчушки больше мозгов, чем ты думаешь. Раз она ушла, значит, были на то причины. Она вернется, не беспокойся, — мощный голос Адели перекрывал все остальные.
— А если ее похитили? Если кто-то причинил ей вред? Надо сообщить в полицию, — взволнованно говорила Мария.
В эту минуту Фьямма вышла из телезала. Следом за ней шел Джанни.
— Я здесь, мамочка, — простодушно сказала она.
Мария распахнула объятия, и Фьямма побежала к ней.
— Я хотела познакомиться со своим братом, — прошептала она на ухо матери.
— Об этом мы после поговорим, — прервала ее Мария, крепко прижимая дочку к груди.
* * *
Мистраль быстро поправлялся. Природа наградила его несокрушимым здоровьем, и он хорошо поддавался лечению. Больше всего неприятностей ему доставляла голова, однако с течением времени боль стала слабеть и отступать.
Как-то, зайдя в палату, Мария застала его погруженным в мрачные мысли.
— Что случилось, любовь моя? — спросила она ласково.
— Я ничего не помню об аварии. Но, кажется, это именно так и бывает, — ответил Мистраль.
— А что ты вообще помнишь о чемпионате?
— Что я был впереди, а Рауль шел за мной по пятам. Потом я увидел небо, а потом ничего.
— Тебе очень повезло, — заметила Мария.
— Это еще как посмотреть. Я же готовился в пятый раз победить на чемпионате мира.
— Будет еще случай, — утешила она его.
— А ты как, девочка моя? — Он попытался улыбнуться в ответ.
— Я счастлива. Человек, которого я люблю, вернулся к жизни, — торжественно объявила она.
— А дети? Как они?
— Они в гостинице, с ними все в порядке.
— Мария, мне очень жаль, что все так получилось. Если бы я умер, тебе остались бы одни лишь жалкие воспоминания.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что я жил только собой и своими моторами. А ты, дети, моя мать — все вы были всего лишь довеском к моей жизни, приятным времяпрепровождением в перерывах между гонками.
— Ну, это уж ты загнул. И не надо меня недооценивать. Я никогда бы не смогла полюбить такого эгоиста.
— Клянусь тебе, я больше никогда не брошу тебя одну. Перед твоим приходом я спрашивал себя, любил ли я тебя по-настоящему или просто использовал.
