— Да, — улыбнулась Катерина— Нравится.
— Это хорошо, — улыбнулся тоже. — Потому что в ближайшее время я не планирую никуда переезжать, придется тебе жить здесь. А может, и никогда не планирую. Не знаю. Посмотрим.
— А я думала, куда-нибудь в солнечную Тоскану… нет?
— Точно не сейчас. Знаешь, если ты не влюбилась в Копенгаген с первого взгляда, ты не полюбишь этот город уже никогда. Если он не откроется тебе сразу, то ты не поймешь его никогда.
— Наверное, — задумчиво ответила Катя, бросая взгляд по сторонам.
Она полюбила этот город. Он не казался мрачным и тоскливым, она видела его распахнутым солнечным лучам и любопытству людей. Ей нравились сверкающий глянец витрин и канареечные стены с красновато-коричневыми крышами, нравились бронзовые памятники, покрытые патиной, и старинные застройки, органично соседствующие с современными домами. Все равно, где жить, лишь бы с Димой. Теперь ее дом здесь, рядом с ним. Так она считала, но мысли эти дались не сразу, было непривычно. Поездка к родителям помогла окончательно перестроиться. Потому что настоящий дом там, где твоя душа, там, куда хочется возвращаться. А ее душа осталась с Димой. Несмотря на то, что очень соскучилась по друзьям и родственникам, горела желанием уехать обратно — быстрее вернуться к Крапивину.
Прожив с ним бок о бок несколько месяцев, поняла, что никогда он не вернется жить в Россию. Дима сжился с этим местом, сросся, он похож на этот город — такой же немного закрытый и сдержанный, для кого-то вообще непонятный. Влившись в его ритм жизни, наблюдая за ним день за днем, постигла удивительную истину: знать и понимать человека, это разные вещи. Можно знать об упрямстве или жесткости, но не понимать их предела и степени. Можно предполагать тонко чувствующую натуру, но не осознавать ее глубины. Катерина потихоньку разбиралась в этих премудростях, день за днем черпая что-то новое и неизведанное во взаимоотношениях со своим мужчиной.
На набережной не было ограждений, они остановились у самого края, у воды, лицом к морю, в шаге от обрыва. Дима обнял Катю за плечи. Она прижалась к нему спиной, ежась от приятного озноба, который охватывал каждый раз, как его руки обнимали ее. Притиснулась к нему с той расслабленной уверенностью, какую может позволить себе только глубоко любящая и любимая женщина.
Он коснулся губами ее щеки и замер, чувствуя через это легкое касание губ всю Катю. От природы живая и гибкая, Катюша быстро перестроилась и приняла все изменения с той легкостью, на которую способна лишь молодость. И сильный характер. Не глупая, не маленькая его Катюша, а очень упрямая. Но она обязательно научится пускать свое упрямство по нужному руслу, научится его контролировать.
В дрожащем блеске воды отражалось небо. Пронзительно и беспокойно о чем-то кричали чайки. То летели они низко над водой, то взмывали вверх, кренясь на широких острых крыльях. Удивительно соединялось стоящее перед глазами с чувствами, что Дмитрий испытывал. В нем тоже временами, подобно одинокой чайке, вскрикивала какая-то необоснованная тревога. Наверное, потому что всегда знал: жизнь штука справедливая — за быстрое счастье обычно приходится дорого платить.
Глава 22
Стараясь не разбудить любимого, Катерина осторожно выбралась из-под одеяла. Со вздохом выпрямилась на кровати и спустила ноги на пол. Ступни утонули в высоком ворсе ковра.
— Что случилось? — Не то чтобы Дима подхватывался от каждого ее шевеления, но за эту ночь Катя вставала уже четыре раза.
— Таблетку хочу выпить, что-то плохо мне.
Чувствовала себя ужасно. Тянуло низ живота, и иногда простреливало справа острой болью.
— Давай врача вызовем, — не на шутку встревожился Крапивин.
— Дима, ну какой врач, — натянуто засмеялась она, — это просто женское недомогание. Так у многих бывает во время месячных.
— Раньше с тобой такого не случалось.
— Ну, раньше не случалось… Может, простыла. Возможно, все дело в частых перелетах — в организме произошел какой-то сбой.
— Ты сама себе диагноз поставила?
— Дима, не занудствуй, — с небольшим раздражением сказала Катя и, собравшись с силами, оттолкнулась от кровати. Ей не очень нравилось обсуждать с ним эту тему.
Поднявшись, качнулась. Но быстро обрела равновесие и поплелась на кухню, выходя в узкий проход между спальней и гостиной. Квартира была погружена в темноту, но Катя не включала верхний свет, довольствуясь лишь слабым лунным, льющимся сквозь огромные окна.
Раньше, действительно, подобной боли не испытывала, все проходило гораздо легче. Никакого особенного недомогания не чувствовала, кроме обычного дискомфорта в такие дни. А сегодня не могла терпеть боль, решилась на обезболивающее, хотя не принадлежала к числу тех, кто глотает лекарства по поводу и без.
Включив свет над барной стойкой, открыла ящик, в который накануне кинула блистер с таблетками. Налила воды в высокий стакан и сунула в рот обезболивающее. Заметила, что рука дрожит и смутилась собственной слабости. Выпив воды, скривилась от приступа тошноты. Приложила руку к груди и сглотнула несколько раз, пытаясь протолкнуть застрявшую в горле таблетку. Лоб покрылся холодным потом, а по спине побежал неприятный озноб.
Легкая тошнота мучила ее и до этого дня. Катя успела подумать о возможной беременности. Ведь когда живешь с мужчиной полноценной регулярной жизнью и испытываешь схожие признаки — первая мысль именно об этом. Хотя не помнила, чтобы пропускала противозачаточные таблетки. Ну, было дело, выпивала на пару часов позже. Собиралась даже тест купить, потому что к тошноте прибавилась еще и задержка, но не понадобилось. Месячные все же начались, только не, как обычно на второй день после отмены таблеток, а на шестой. Все-таки Дима прав: нужно сходить к врачу. Она обязательно это сделает, но позже, когда кончатся критические дни.
Справившись с приступом, Катя не вернулась в спальню, а прошла в гостиную и встала у окна. Коснулась кончиками пальцев прохладного стекла, увела взгляд в темную даль. Сорок шестой этаж. Весь Торонто у нее под ногами. Полтора месяца они с Димой жили в Канаде, в этой квартире. А она все никак не могла привыкнуть к этому ошеломительному виду из окна. С этой высоты город как на ладони. Окутанный золотой паутиной сверкающих огней.
Луна слабо подсвечивала из-за густых облаков. Темное небо сливалось с такой же темной гладью воды, стирая отчетливую линию горизонта. Здесь тихо. И по-другому дышится. Ниже, в домах, которые ближе к земле, если приоткрыть окно, всегда можно услышать какие-то посторонние шумы. А тут — только тишину. Мертвую.
