Никогда в жизни я не была более честна, когда признаю:
— У меня нет никаких чёртовых отговорок, чтобы не уйти также.
Он моргает, и я отпускаю его подбородок.
— Бл*ть, — восклицает он, прежде чем перекатиться на меня, удерживая свой вес на предплечьях. Его тёплые губы опускаются, и я дрожу, когда он целует мою ключицу. Его губы прижаты ко мне, он скользит своим членом по моему бедру.
— Я никогда не был более возбуждён, чем, бл*ть, сейчас.
Мои глаза с трепетом закрываются от ощущения его губ на мне, и я обвиваю ноги вокруг его обнажённых, стройных бёдер в молчаливом одобрении.
Вот тогда дверь в спальню открывается с долгим скрипом. Я не двигаюсь. Под ним. Мои глаза расширяются. Его губы всё ещё прижаты к моему горлу, я чувствую, как его тело ослабевает надо мной, и он накрывает меня всем своим весом, вздыхая мне в шею.
Женщина прочищает горло.
— Я вижу, что вы заняты, босс, но сейчас около одиннадцати утра, и старый чувак, который все время молча улыбается мне за обеденным столом, начинает меня пугать.
Юлий поднимает голову, моргает, глядя на меня, злобно опустив брови и сверкая глазами. Затем он шепчет:
— Бл*, Линг. — И тянется, чтобы натянуть одеяло на наши обнажённые тела.
Совершенно не обеспокоенный своей наготой, он игнорирует Линг, выскальзывая из кровати, и идёт в ванную, закрывая за собой дверь. Включается душ, я сажусь, плотно натягивая простыню на грудь, и смотрю на неё в открытый дверной проём. Если честно, внутри я закипаю. Я хорошо скрываю свой гнев, когда заявляю:
— В следующий раз стучись.
Она слегка щурит глаза, но улыбается.
— Поздравляю, Ана!
Она стучит ногтями по полированному дереву дверного косяка, затем приподнимает брови и тихо произносит:
— Ты официально поднялась на одну ступень вверх по пищевой цепочке.
В Линг есть что-то странное, необычное, такое, что я начинаю чувствовать себя немного неуютно.
Её губы дёргаются.
— Ты всегда получаешь то, что хочешь, правда, крошка-красотка?
Она держит меня неподвижно своим пристальным взглядом.
— Но ты никогда не оценишь свою победу, пока не проиграешь.
Она выпрямляется, собираясь выйти.
— Будь готова.
Когда она закрывает за собой дверь, я обдумываю её прощальные слова, и мой разум сходит с ума.
Что, чёрт возьми, она планирует?
Всё ещё размышляя о том, что Линг имела в виду, сказав это, я пропускаю звук выключения воды и прихожу в себя только тогда, когда Юлий открывает дверь ванной, и пар поднимается вокруг его прекрасного высокого тела. Протирая лицо полотенцем, он роняет его на пол и ловит меня за тем, что я смотрю, как капли воды стекают по его груди к прессу.
Я не чувствую стыда, открыто пожирая его глазами. Теперь он мой.
Когда он заматывает полотенце на талии, я смотрю ему в глаза, слегка надувшись.
Он не многословен, мой Юлий.
Он кивает головой в сторону открытой двери позади него, и я понимаю намёк, выскальзывая из кровати, закутавшись в одеяло. Когда прохожу мимо него, он цепляет рукой мою шею и притягивает к себе, глядя мне в глаза и удерживая мой взгляд, затем опускается, прижимаясь губами к моим мягким перышком.
Рука на моей шее сжимается, когда он отстраняется, и я понимаю, что иногда разговоры переоценены.
Юлий пробегает своим носом по моему, и я закрываю глаза, наслаждаясь его тёплой лаской.
— Ты и я, малышка.
Мои веки подрагивают, я, поднимая руку, провожу по его груди, чтобы сжать его плечо, выдыхая:
— Да. Ты и я.
Его рука запутывается в моих волосах, и он осторожно тянет меня, заставляя обнажить шею.
— Относись к себе, как к королеве.
И с этими словами моё тело больше не приветствует его поцелуи, мой мозг говорит мне успокоиться.
Расслабься. Он не знал. Он не знает.
Осторожно отстраняясь от него, я делаю шаг и опускаю подбородок.
— Он говорил мне это. Он использовал это против меня. То, что я стану его королевой и буду править вместе с ним.
Я закусываю губу, умоляя живот расслабиться. Я моргаю, глядя на него, хмурясь.
— Я не хотела этого. Я никогда не хочу быть королевой, Юлий. — Моя рука касается его живота. — Я хочу быть никем, деревенщиной. Я просто хочу жить свободно.
Опять же, я вижу, что заставила его усомниться в том, кто я и каковы мои мотивы. Но я всего лишь я — Алехандра Кастильо. Женщина, которую разрывали на части чаще, чем собирали. Мои сломанные осколки ещё предстоит восстановить. Я даже не уверена, что они все еще подходят друг другу. Я слегка поглаживаю его пресс.
— Ты сможешь понять это?
Его взгляд смягчается, а губы подёргиваются, когда он грубо произносит:
— Не могу обещать, что буду относиться к тебе как к деревенщине.
Потрясённый смех выскальзывает из меня.
— Да, ладно, возможно, это был плохой пример.
Его губы расплываются в улыбке, когда его глаза встречаются с моими.
— Ты и так великолепна, но когда ты улыбаешься, малышка… — Его глаза сияют, и он поднимает руку, чтобы коснуться точки прямо над его сердцем. — Бум.
Я ничего не могу с собой поделать. Обхватываю его щеку и провожу большим пальцем по его пухлым губам.
— То же самое, cariño (прим. пер. с исп.: малыш), — говорю я нежно. — То же самое.
Повернув лицо к моей руке, он целует центр моей ладони, и мои внутренности наполняются теплом, потому что Юлий даёт мне то, чего у меня никогда раньше не было.
Кого-то, кого бы я могла любить.
С большим усилием, чем могу себе представить, я игриво отталкиваю Юлия и, улыбаясь, иду в ванную, чтобы принять душ.
Спустя десять минут выхожу из спальни после душа, одевшись в одежду Линг, и останавливаюсь на ступеньках, услышав женский плач.
Моё сердце начинает колотиться в груди. Это должно быть плохо.
Это точно что-то серьёзное, чтобы заставить такого человека, как Линг, плакать. Я думала, что по большей части она безэмоциональна.
Я колеблюсь прямо перед гостиной и слышу, как синьор Фалько мягко говорит:
— Сейчас, сейчас. Не плачь. — Он был добрее, чем я помнила. — Садись рядом со мной, мисс Линг.
Хм?
Я в замешательстве.
Почему синьор Фалько утешает её? Он её даже не знает.
Но затем из Линг вырываются рыдания:
— Я любила его. Я так его любила. — Её рыдание переходит в рычание. — Я бы сделала всё для этого куска дерьма. И он выбрал её.
Я вхожу в открытую дверь и вижу Линг, сидящую на диване спиной ко мне с синьором Фалько. Они ещё не слышали и не видели меня. Руки Линг крепко лежат в руках у Фалько, и её голова согнута в такой позе, которую можно описать только как чистое страдание.
Юлий замечает меня со своего места на противоположном диване и осторожно качает головой.
Я понимаю. Линг не понравится то, что я увижу её такой, но не могу уйти.
Синьор Фалько переводит взгляд с Линг на Юлия.
— Похоже, мой Антонио был не такой простой, чем я представлял.
— Он совсем не был сложным, — бормочет Юлий. — Он просто знал, чего хотел. Не было времени на тех, кто был не его.
Ох, вау. Это было больно.
Моя грудь болела за Линг, даже несмотря на то, что она не заслуживает сострадания.
Намёк Юлия был прост и понятен. Антонио не желал Линг.
Линг, слишком сообразительная, чтобы пропустить послание, резко вскидывает голову и с бурлящим гневом фыркает:
— Он хотел меня, пока она не появилась! Она всё испортила. И этот её мальчик… — Её голос прерывается, когда гнев утихает, а на его место просачивается печаль. — Этот её прекрасный мальчик. Он должен был быть моим. Его ребенок должен был быть моим.
Она говорит тихо, будто разговаривает сама с собой:
— После всего дерьма, с которым я мирилась, я заслужила этого ребёнка.
Линг кричит в ярости:
— Он умер из-за неё.
— Он умер за неё, — парирует Юлий. — Твитч умер за Лекси. Он умер, защищая её. Есть разница.
Линг поворачивается к синьору Фалько и хрипло смеется.
