всеми лицом в грязь макнули. Хочется провалиться сквозь землю. Но мне не дают этого сделать. Вова внезапно наклоняется, обнимает меня за плечи и притягивает к себе. А потом, глядя на эту женщину, говорит:
– Инна Сергеевна, напомните мне, пожалуйста, вы какая по счету жена нашего отца, пятая или шестая?
Женщина отшатывается с возмущенным выдохом:
– Владимир!
– Ах да, – Вова хмурится, будто только что вспомнил. В его голосе нет ни тени ехидства, вообще никаких эмоций. – Он же с вами развелся пятнадцать лет назад, и вы здесь только из-за Дениса.
Следя за его взглядом, перевожу взгляд на парнишку. Только теперь замечаю сходство между Вовой и ним.
– Катя, – продолжает Вова, – позволь представить тебе нашу бывшую мачеху и ее сына, нашего сводного брата. Кстати, Дениса родила суррогатная мать. Это у нас, похоже, семейное.
Женщина медленно заливается краской, но явно не от стыда, а от злости. А Денис продолжает делать вид, будто это его не касается и речь не о нем.
– Оч-чень приятно… – бормочу, не зная, как реагировать на все это.
Понимаю, что Вова за меня заступился. Что он хотел поставить эту Инну на место и, по всей видимости, никогда к ней особой любви не питал. Но мне так неловко… Она, все-таки, старше меня.
– Ну знаешь ли! – Инна Сергеевна вскакивает из-за стола. Да так резко, что грохот отодвигаемого стула заставляет смолкнуть все разговоры и привлекает внимание к нам. – Ты и раньше был невыносимым грубияном, а теперь так вообще! Ноги моей в этом доме больше не будет. Дениска, идем!
Швырнув салфетку, она почти отталкивает с дороги официанта и направляется прочь.
– Инна Сергеевна, что случилось? – подскакивает к ней Эля. – Мы вас чем-то обидели?
– Спроси у Владимира!
– Вова? – Эля переводит взгляд на нас. – Что происходит?
– Инне Сергеевне лучше уйти, – ровным тоном говорит Вова. – Она плохо себя чувствует.
– Да ты… да вы… – Инна задыхается, не в силах подобрать слова. – Денис!
Она оглядывается на сына, но тот за все это время даже с места не сдвинулся, будто это не к нему обращаются. Даже не смотрит на нее.
Чертыхнувшись, Инна пулей вылетает из зала.
Над столом висит напряженная тишина. Такая висит перед грозой, когда вот-вот должен грянуть гром.
– Зачем ты с ней так? – шепчу Вове.
Вместо него отвечает Виктор, правда не мне, а Эле:
– Говорил я, что не надо ее приглашать! Она здесь чужая.
– Ну как же! Она ведь ваша мачеха, жена вашего отца!
– Бывшая жена.
– И мать вашего брата!
– Матерью нашего брата стала неизвестная женщина, продавшая свою яйцеклетку, – произносит Вова бесстрастным тоном. Каждое слово падает как осколок гранита. – А воспитанием занимались многочисленные няньки, которые менялись у нас каждый день.
– Но Инна…
– А Инне давно пора понять, что она здесь чужая. Я терпел ее только ради памяти отца.
Мне не по себе от этого жесткого, непримиримого тона. Что эта женщина сделала, что ее так ненавидят?
Вова ловит мой взгляд. Видимо, в моих глазах отражаются мысли, потому что он грустно усмехается краешком рта и говорит:
– Не обращай внимания. Это нужно было сделать давно.
Понятно. Значит, не скажет. Утыкаюсь носом в тарелку, чтобы не оскорбить присутствующих своим любопытством. И слышу тихий голос Дениса:
– Меня папа воспитывал. Ее никогда не было рядом.
В полной растерянности смотрю на него. Он так и не поднял головы, но продолжает говорить тихим голосом:
– Она даже на мои дни рождения не приезжала. А когда он умер… очень сильно разозлилась.
– Почему? – шепчу одними губами.
– Потому что наш отец ничего ей не оставил, – усмехается Вова. – Зато оставил Денису.
Я замираю, закусывая губу.
Как эта история напоминает ту, что происходит сейчас между Ильей и Людмилой!
– Но ведь они были в разводе? – робко замечаю. – Он и не должен был ничего ей оставлять…
– Да, они развелись, когда Денису было два года. Но все пятнадцать лет отец оплачивал ей содержание, причем весьма щедро.
Значит, Денису семнадцать. А этой Инне не меньше шестидесяти, хоть она и выглядит как завсегдатай салонов красоты. Понятно, почему ее сына выносила и родила суррогатная мать.
– Все, больше не будем об этом, – заявляет Вова безапелляционным тоном. И как раз официант приносит мне запеченный мясной рулет. – У нас сегодня праздник, значит, будем праздновать. Тем более…
Его усмешка становится откровенно соблазняющей. Вова наклоняется ко мне и жарко шепчет на ухо:
– После ужина я собираюсь сполна насладиться кое-чем другим.
Остаток вечера проходит на удивление тихо и спокойно. Вова больше ни слова не говорит, когда я беру что-то жирное, соленое или сладкое. Особенно сладкое.
А еще мне безумно хочется пить. Пью то воду, то фреш, который принесли специально для меня.
И вот, когда уже пора уходить, понимаю, что сильно хочу в туалет.
Шепчу Вове на ухо, чтобы он меня подождал.
– Тут до дома недалеко, – он хмурится, – может, потерпишь?
Делаю несчастные глаза и мотаю головой.
– Ну ладно, – вздыхает, – иди, только быстро. Хочу уже отсюда свинтить.
Я привстаю на цыпочки, чтобы клюнуть его в щеку, и спешу к туалету. Вова остается прощаться с гостями.
Несколько минут спустя возвращаюсь в холл, встряхивая мокрые руки. Замираю на месте. Мне кажется, что это какой-то кошмар.
Эля в объятьях Вовы. Он удерживает ее на руках, чуть склонившись над ней. И тут она подается вперед. Оплетает его шею руками. Их лица так близко…
Губы соединяются, Эля сильнее прижимает его к себе.
Они целуются!
А Вова…
Вова не спешит ее отпускать.
Перед моими глазами темнеет.
Я не верю в происходящее, не верю, что Вова может обнимать Элю, целовать…
Только не ее! Не эту женщину! Она ведь жена его брата!
Низ живота скручивает болью. Я хватаюсь за него, глядя на эту парочку. А в голове набатом звучат слова, подслушанные однажды в этом доме:
“Ты хочешь меня и всегда хотел! А за твоего брата я вышла, чтобы быть ближе к тебе!”
На глазах выступают слезы.
Судорожно втягиваю ртом воздух.
Так больно внутри…
Вова разрывает поцелуй, поворачивает голову в мою сторону. У него
