Влад не отвечал, только тихо стонал на кровати. Тамара не спеша оделась, тщательно привела себя в порядок, не обращая внимания на его стоны. И только в дверях спросила:
— Что, козел, доктора вызвать? Так я дверь не буду закрывать, а то ж ты, гнида, не доползешь. Будь здоров, дружок! Привет супруге.
Аметист
Настроение преотвратное, если не сказать больше. И сказал бы, да слова подходящего не знает, каким можно было бы охарактеризовать его нынешнее моральное состояние.
Пожалуй, впервые в жизни Сашкой овладела настоящая депрессия. От кабаков и кабацких шлюшек сводило челюсти. Дома находиться он также не мог — после последних событий ему стало там особенно неуютно…
Ксюта сделала аборт. Он, как и обещал, организовал сие малорадостное мероприятие в лучшем виде: хорошая клиника, наркоз, уход на высшем уровне. Не забыл и о моральном ущербе, отстегнул три штуки зеленых за причиненные страдания. Сумма для него плевая, для Ксюты же — манна небесная. Неизвестно, что творилось в ее темной душе, но, судя по всему, уходить со службы она не собиралась. Больше того, похоже, ей понравилась столь ощутимая компенсационная выплата, и она всерьез озаботилась подобным способом добычи средств для существования семьи.
Теперь она не пряталась по вечерам в своей каморке, как раньше. Нынче она стала поджидать возвращения хозяина домой. Видимо, некоторую сумму из тех денег она потратила на себя, и теперь появлялась пред светлы Сашкины очи уже не в набившем оскомину черном форменном платье, а в пестрых китайско-турецких безвкусных костюмах чудовищного покроя. На грубом лице землистого цвета до неприличия вызывающе пылали губы экзотического апельсинового оттенка. Завершающим штрихом к очаровательному портрету домработницы были туфли на высоченном тонком каблуке (почему-то зеленые), на которых Ксюта передвигалась совершенно неуклюже, не умея до конца разогнуть колени. При этом она была похожа на этакий симбиоз кенгуру с цаплей, но, не догадываясь о том, какие чувства вызывает у хозяина, то так, то этак старалась максимально сексуально наклониться, вильнуть попкой или случайно выставить в разрез юбки ножку. О том, что женская ножка с неудаленной густой растительностью выглядит крайне отвратительно, бедная Ксюта даже не догадывалась…
Сашка делал вид, что не замечает ее навязчивых виражей вокруг его персоны, старательно уткнувшись взглядом в очередную книгу. Продефилировав несколько раз мимо хозяина и не дождавшись желанной реакции, Ксюта обращалась к нему с каким-нибудь незамысловатым вопросом типа "А что й то Вы читаете, Александр Филиппович? Наверное, сильно книжка интересная?". Аметиста слегка подташнивало от запаха дешевой туалетной воды "а-ля франсе", от всего ее нелепого вида, от примитивного заигрывания. И если раньше она периодически возбуждала в нем некоторые желания своим крепким, пахнущим мылом телом, то теперь, похожая на ярмарочную зазывалу, скорее отталкивала от себя его взор, вызывая стойкое отвращение. Он уже давно жалел, что в минуту слабости, когда узнал об ее интересном положении, пообещал, что не будет возражать против дальнейшего ее пребывания в своем доме. Тогда он мало думал о будущем, больше заботясь о том, как в данный момент избежать сложностей из-за возможного появления нежеланного наследника. В тот момент он мог ей наобещать много чего, лишь бы решить проблему. В глубине души-то он надеялся, что после аборта Ксюте самой не захочется оставаться у обманувшего ее многообещающие планы хозяина. Ан нет, его надежды не сбылись. Больше того, похоже, ситуация вообще выходила из-под контроля. Хотелось отправить ее восвояси, не видеть и не вспоминать о ее существовании. Да неудобно было нарушать данное слово…
Домой идти не хотелось. В кабак — тоже… Аметист до позднего вечера сидел в рабочем кабинете, тупо раскладывая пасьянс на мониторе компьютера. Игра ему совсем не нравилась, скорее раздражала своим однообразием, зато хорошо отвлекала от мрачных мыслей.
Сашка никогда в жизни не задумывался о самоубийстве. Нет, зачем же столь уж радикально решать проблемы? Он слишком любил себя и жизнь, чтобы поступать так неразумно с собственным телом. И, наверное, душой. Ведь есть же кто-то или что-то, управляющее этим миром извне? И не может быть, чтобы со смертью тела все прекращалось. Не может быть, чтобы там был просто мрак! Несмотря ни на что, Санька оставался непримиримым оптимистом.
А уж коли он оптимист, он должен найти выход из любого тупика. Все надоело — это плохо. Жизнь не радует — еще хуже. Надо что-то делать, надо на что-то решаться…
Что его беспокоит больше всего? По крайней мере в сей момент? На этот вопрос ответить нетрудно: Ксюта. Ксюта — номер один по доставлению ему неприятных ощущений. Он оказался ее заложником в собственном доме. А дамочка, похоже, наглеет… Если раньше, походив вокруг него кругами, несолоно хлебавши возвращалась в свою конуру, то последнее время так и норовит коснуться хозяина крутым бедром, или положить свою большую грубую, неухоженную ладонь с обломанными ногтями поверх изнеженной, наманикюренной Сашкиной ручки. То ли денег еще хочет, то ли вдруг после аборта в ней таки проснулась чувственность — так или иначе, но видеть сию барышню в своем доме ему категорически не хотелось. В то же время, Сашка не любил нарушать данное слово. Как быть?
Ладно, пока отложим номер один в сторону. Что у нас на второе? Что еще так беспокоит Аметиста, не отпуская чувства тревоги ни днем, ни ночью?
Неудовлетворенность. Хроническая неудовлетворенность. Собою, жизнью, женщинами… Третье, пожалуй, самое тревожное. А первое и второе — лишь производные от него. Итак, "Шер ше ля фам", как говорят французы. Ищите женщину, господа… все зло мира — в ней… И радость, счастье, наслаждение — там же. Ищите женщину…
Какую? Ту. Ту, которая даст радость, счастье, наслаждение и похоронит все зло мира… Вот кто ему нужен. Иными словами, ему нужна Тома. Та ничем не примечательная шлюшка, которая привела к краху его первой семьи. Та, из-за воспоминаний о которой он чуть не стал импотентом во время второго брака. Та, о которой он думает ежеминутно после третьего в своей жизни развода… Та, без которой ему уже не познать радости бытия… Наконец, та, которая должна стать его четвертой и последней женой. Первые три были ошибками молодости, своеобразными репетициями перед настоящим браком.
К черту. Все к черту! Бестолковые разглагольствования о том, имеет ли он право ворваться в ее жизнь теперь, спустя почти уж десять лет после случайного постельного романчика, прервавшегося внезапно, без прощаний, слез или хотя бы дружеских рукопожатий. К черту нравственные рассуждения о невозможности разбивания чужой семьи — она-то его первую семью разбила! Пусть не желая того, даже не ведая о том, что он женат, но именно она разбила их шестилетний брак с Ольгой! Так почему он должен придерживаться этических норм морали и молча страдать ради неизвестного мужика, которому и так уже выпало на долю счастье обладать ТАКОЙ женщиной?! А может, тот мужик даже и не догадывается о том, каким сокровищем обладает? Да к черту его!
