Да, Руфуса непременно следует с ним ознакомить… Заперев отчет в ящик секретера, Лючия переключилась на составление меню для праздника, который они с Теодором решили закатить по случаю совершеннолетия внука. Мальчику исполняется двадцать один год! Гостей ожидается человек сто пятьдесят, не меньше. Так подавать горячие блины с красной икрой или нет?..
Мириам с удовольствием наблюдала за оживленным лицом подруги, рассказывающей о том, как волнуется Джина перед предстоящим балом.
— Что же тут удивительного? Это же день рождения ее друга.
Женщины уютно расположились в библиотеке Мириам. Сесилия, недавно увлекшаяся вышиванием, склонилась над маленькой подушечкой для своей дорогой Мири. Они дружили уже семнадцатый год и не мыслили жизни одна без другой.
— Да нет, — задумчиво проговорила Сесилия, — мне кажется, она нервничает не потому, что ее пригласил Руфус. Скорее, ее немного страшит то, что она целых три дня будет гостить в его доме.
— Вздор! Его родственники придут от девочки в восторг, — заявила Мириам. — Джина всем нравится, ты же знаешь.
— Фотографию его бабушки я частенько вижу в светских хрониках различных газет. Вот и вчера тоже я внимательно ее изучала. По-моему, в ней есть что-то царственное…
— А мне она кажется довольно чопорной и напыщенной, — фыркнула Мириам, утаив, что тоже чуть ли не час вглядывалась во вчерашнюю фотографию.
Сесилия отложила рукоделие.
— Чуть не забыла показать тебе платье. Вот как я волнуюсь! А ведь специально принесла его с собой.
Извлеченное из квадратной коробки платье было скромным, выдержанным в строгом стиле. Белоснежное, с рукавами в три четверти, небольшим вырезом на спине и длинной, до пола, юбкой, оно будет выгодно подчеркивать стройную фигурку Джины.
— Боже, какая прелесть! — воскликнула Мириам, осторожно дотрагиваясь до нежнейшего шелка.
— Спасибо, дорогая, я рада, что тебе понравилось. — Сесилия любовно уложила наряд обратно в коробку. — Мы решили, что волосы нужно убрать наверх, как ты считаешь?
— Джина уже не маленькая девочка. — В голосе Мириам слышалась гордость, однако с неким налетом грусти, как всегда бывает, когда говорят о незаметно повзрослевших детях. — Теперь она юная женщина. — Опустив голову на плечо подруги, она тихо добавила: — И к тому же очень красивая.
— Знаешь, мне почему-то за нее страшно, — призналась Сесилия. — Сама не пойму почему.
— А что ты думаешь о Руфусе? — ни с того ни с сего спросила Мириам.
— По-моему, он очарователен. У него такие же прекрасные манеры, как и внешность. Мы встретились неделю назад, когда он заехал за Джиной. Он только-только вернулся из Швейцарии. — Чуть помолчав, Сесилия заговорила снова, голос дрожал от переполнявших ее чувств: — Представь, я лишь мельком на него посмотрела. Все время глядела на Джину. Девочка не отводила от него взгляда! И глаза так и сверкали, так и сверкали, у меня даже сердце защемило… Она вся прямо светилась от любви!
Мириам выслушала подругу в полном молчании. Подумать только! Немногословная Сесилия разразилась такой тирадой! Мириам потянулась за сигаретой, и ее неизменные браслеты тут же переливчато зазвенели. Затянувшись, она стала ждать продолжения рассказа Сесилии.
— Нет, ты не думай, я, конечно, и к нему приглядеться успела, хотела понять, что у него за душой, но… Дочка была так счастлива, из ее глаз лился такой свет, что у меня все в голове смешалось.
Воцарилось молчание: Обе женщины погрузились в свои мысли. Мириам думала о Сесилии, ибо прекрасно знала, что Джина всю жизнь являлась для подруги центром мироздания. У бездетной Мириам подобный фанатизм вызывал какой-то безотчетный ужас.
— Боже мой! — воскликнула наконец Сесилия. — Только бы этот Руфус оказался честным человеком! Ведь девочка буквально сходит по нему с ума.
— Джина — сильная натура.
— Это правда, — улыбнулась Сесилия, — но Руфус — ее слабое место.
Бал назначили на 30 мая, в субботу, но приглашенные начали съезжаться еще в пятницу. Среди них ближайшие друзья Руфуса — Говард Райт, с которым он жил в одной комнате в Гарварде, и Эдвард Брюс, с кем прошло его детство. Родственники тоже приехали: генерал Тимоти Берн с супругой, несколько дальних тетушек и дядюшек со своими отпрысками, да еще сенатор Марк Пауэлл с Вероникой. Короче, всех вместе накануне торжества собралось больше двадцати человек. Гости прекрасно разместились в просторном доме Картрайтов.
Лючия лично проверила готовность каждой гостевой комнаты. При трех, самых удобных, имелись даже небольшие гостиные; они предназначались для родителей Руфуса, генерала Берна и сенатора Пауэлла. В каждой комнате красовались огромные вазы, наполненные всевозможными фруктами, на столиках стояли свежесрезанные цветы.
Совершая обход, Лючия заглянула в ванные комнаты, чтобы удостовериться, что полотенца и банные халаты в должном порядке. Теперь осталось проверить, чтобы на журнальных столиках лежали свежие номера «Вог», «Нью-йоркер» и «Тайм».
Удовлетворенная, она спустилась вниз, тихонько напевая себе под нос. Лючия никогда не делала секрета из того, что Руфус был ее любимцем. С внуком ее связывали более крепкие узы, чем с собственными детьми, и балу в честь совершеннолетия обожаемого Руфуса она придавала огромное значение.
Кроме всего прочего, у нее были веские основания считать, что день рождения внука станет решающим в его жизни. Пока задуманное оставалось в секрете, но уж она постарается, чтобы все прошло без сучка без задоринки. И сделает это с той же тщательностью, с какой только что обходила гостевые комнаты.
Лючия никогда и ничего не пускала на самотек, иначе она не смогла бы быть женой такого человека, как Теодор Картрайт. Как это ни странно, Лючия с радостью приняла подчиненную роль: так было удобнее, так она чувствовала себя защищенной. Лидер в семье должен быть один, и таковым, естественно, являлся Теодор.
С той же дотошностью, с какой Лючия обходила гостевые комнаты, Джина собирала свои чемоданы — те самые, подаренные ей Констанс Кортни, когда она уезжала в Тэлбот.
Кроме сенатора Пауэлла с женой, ей еще не приходилось встречаться с кем-либо из окружения Руфуса. Мать не ошиблась — Джина ужасно нервничала. А как могло быть иначе? Четыре дня лицом к лицу с членами его семьи!
Руфус часто рассказывал ей о своих родных. Джина слушала, не упуская ни слова, и очень скоро поняла, что хоть он и любил своих родителей, но вот в деде и бабушке действительно души не чаял. Именно с деда, а не с отца старался брать пример.
