подаваться мне навстречу.
— Мирон… Мне хорошо. Очень хорошо. Да… Ах… — пыхтит и стонет принцесса, шире бедра разводит. — Пожалуйста… Только не останавливайся…
Целуя ее шею, грудь, кусая соски, лаская бедра и талию, слегка наращиваю темп. На каждом толчке просто разлетаюсь на части. И кто бы знал, как трудно бить по тормозам, когда хочется трахнуть принцессу с такой жадностью и дикостью, чтобы наверстать каждый упущенный момент.
Смотрю на мою разгоряченную малышку и никак не могу поверить в происходящее. Боюсь, что на рассвете это все окажется лишь сном, что ее образ — всего лишь плод моего больного воображения.
На этой ноте даю себе установку:
Не спать. Не закрывать глаза. Не отпускать.
Боже… Я в ней… Я первый… Я ее трахаю… Блядь, трахаю же… Моя!
— Люблю… До смерти, Ань… Это же навсегда, понимаешь? Неделимые…
— Люблю! — отражает Аня и ее мышцы снова сжимаются вокруг члена.
Словив огромную порцию эндорфинов, шагаю в нирвану. Делая три финальных толчка, закатываю глаза и начинаю хрипло стонать. Еще толчок. И еще. Последний — контрольный. Вынимая член, обхватываю его ладонью и оставляют очередную метку на Ане — содрогаясь в сладком спазме, заливаю ее живот спермой.
Теперь, когда между нами разрушен последний барьер, мы становимся одним целым.
___________________
«Что бы ни произошло, какие бы стихии ни пытались нас разлучить, я всегда буду твоей…»
Аня Т.
_______________________
— Ты как? — спрашивает Мирон, когда я возвращаюсь из ванной, где полчаса пыталась отстирать в холодной воде кровь с простыни.
— Кажется, пятен больше нет, — не смея посмотреть в его глаза, принимаюсь нервно теребить волосы и переминаться с ноги на ногу.
— Ань, я не об этом. Иди сюда, — Мир ловит меня за запястья и тянет к себе, вынуждая сесть на кровать. — Жалеешь о том, что произошло? — поглаживая тыльную сторону моей ладони большим пальцем, всматривается в глаза. Вижу, как он изводит себя, как мучится, ожидая ответа.
Но как ему сказать, что этой близостью я подписала себе смертный приговор? Если родители узнают о том, что я больше не невинна, они откажутся от меня. Секс до свадьбы — это, по их мнению, большой грех, который даже после смерти не замолить. Но всего лишь на минуту я представила, что мне придется обнажиться перед чужим мужчиной, лечь с ним в одну постель и позволить коснуться себя, внутри все бабочки не просто умирают, она самым натуральным образом подыхают в адских муках.
И жалею ли я о том, что произошло?
Нет!
То, что я испытала этой ночью — выше неба. Разделять чувства и удовольствие с тем, кого любишь — настоящее счастье. И нет ничего лучше, чем подписать этот самый приговор, сгорая в объятиях любимого.
— Тихоня, не молчи… Только не сейчас… — Мирон пересаживает меня к себе на колени и нежно касается моих губ своими.
Да, в этой жизни, как и в любой другой, есть место для горьких разочарований. Но когда тебя обнимают сильные руки, а губы касаются шеи, все остальное не имеет значения. Я хочу жить здесь и сейчас, в настоящем, которое принадлежит только мне.
— Это была лучшая ночь. Я так тебя люблю Мирон. Помни об этом… — кусая губы, хватаюсь за край футболки и тяну ее вверх, обнажаясь. — Что бы ни произошло, какие бы стихии ни пытались нас разлучить, я всегда буду твоей…
— Моей особенной? — шепчет Мир, загораясь.
— Твоей. Особенной…
Целуя его, сдаюсь без боя. Вхожу в раж. Позабыв о времени, отдаюсь во власть нахлынувших ощущений, которые сводят меня с ума.
Между ног все еще немного саднит, но это ерунда. Сейчас я просто нуждаюсь в контакте, в этой аномальной близости. И если остановлюсь — умру. Вот так вот просто. Сгорю, подобно куску бумаги, который кто-то поджег.
Проводя рукой по лицу, губам, волосам Мирона, с каждым движением все больше приближаюсь к тому состоянию, когда, кажется, перестаешь владеть своим телом. Я хочу, чтобы Мир снова наполнил меня собой, дал насладиться каждым прикосновением, довел до безумия.
Чувствую, как внизу живота начинает пульсировать горячая волна, которая медленно поднимается к самой макушке. По телу пробегает ток, и я вся дрожу от возбуждения.
— Подожди… — Мирон разрывает поцелуй и резко меняет положение — укладывает меня на кровать, а сам оказывается сверху. — Презерватив, Ань, — говорит он и тянется к сумке.
Господи, защита…
Разорвав фольгированный пакетик зубами, Савельев раскатывает презерватив по его… кхм… органу. Большому такому, красивому, с выпирающими венками. Никогда бы не подумала, что даже в этом есть своя эстетика.
— Хочу, чтобы ты начала принимать таблетки, — сипит Мир и, накрыв меня своим телом, входит до упора. Закрывает глаза, с ярким удовольствием выдыхает. — Я должен чувствовать тебя безо всяких преград, Ань.
Выгибаю спину, чтобы прижаться к нему еще теснее. Всхлипывая от наслаждения, которое Мирон дарит в этот момент, сжимаю его волосы у корней. Не думала, что каждый миллиметр моего тела может быть таким чувствительным. Или это Савельев смог подобрать к нему ключи.
— Не сдерживайся, — умоляю я. — Мне так хорошо с тобой.
Наше дыхание становится прерывистым, а в глазах — безумный огонь. С сомнением в глазах Мир быстрее двигает бедрами, жестче, до боли сжимает мою талию. Но сейчас даже эта боль приносит невероятное удовольствие.
Мы сталкиваемся, врезаемся телами. Пошлыми шлепками разрываем пространство. Но мне и этого мало. Я не знаю, какие перемены пережил мой организм во время нашего первого настоящего секса, но сейчас мне хочется, чтобы это не заканчивалось, словно я только сейчас смогла по-настоящему почувствовать силу голода.
— Господи… Да… Ах… А-а-а… — широко распахнув глаза, через крик душу выталкиваю, когда огненная лава накрывает меня с головой.
Пытаясь собрать себя по частям, словно пазл, прячу улыбку. Не хочу думать о том, что у нашего счастья есть срок годности.
Мы же навсегда?
Навсегда!
И это все настоящее: сумасшедшая любовь, которая неподвластна времени, расстояниям и людским пересудам.
— Не хочу уезжать, — говорит Мирон, одеваясь. — Это, блядь, пытка какая-то. Я даже день не могу без тебя прожить.
— Я буду звонить тебе, писать. А хочешь… Могу отправлять голосовые сообщения, — чувствуя, как слезы обжигают щеки, вытираю их ладонью.
— Полетели со мной? — серьезным тоном говорит Мир. Вижу, что не шутит. — Полетели, Тихоня. Меня пиздец как это расстояние ломает.
— Не делай больнее. Я и так не хочу тебя отпускать.
— Тогда… — расстегнув на сумке боковой карман, Савельев достает узкую прямоугольную коробку. Открывает ее, заставляя меня широко распахнуть глаза
