что они у нее есть.
— Тогда в чем же дело? Ты должен мне это объяснить, приятель.
— Я не знаю. — Я вздохнул. — У меня в голове такая путаница, что трудно все это распутать.
— Просто начните разговаривать.
Я глубоко вздохнул, зная, что если кто-то и мог бы помочь мне разобраться в этих чувствах, то это был бы Ксавье. Он был единственным человеком, который не осуждал мой жизненный выбор.
— Мама и папа, у них есть картина того, как выглядит успех. — Живи в резервации. Работай на наших людей. Женись на правильной женщине и роди столько детей, сколько сможешь.
— Но это не та жизнь, которую ты хочешь.
— Нет, это не так. Они все видят так. Но оно здесь, внутри. — Я приложил ладонь к сердцу. — Я оставил это позади, но это не значит, что оно не пришло со мной. Это будущее, то, которое они хотели для меня, оно глубоко укоренилось. Это не проходит просто так, потому что я переехал из резервации. Независимо от того, какую жизнь я выберу, даже если это сделает меня счастливым, что-то отличное от того, чего меня учили хотеть, ощущается как постоянное предательство.
Это был невидимый груз, который невозможно было сбросить.
— Я понимаю. — Ксавье кивнул. — Мне потребовалось много лет, чтобы забыть об этом. Хотел бы я сказать тебе, что это было легко. Это не так. На это потребуется время.
— Да. Может быть, со временем мне будет уже все равно. Но дело в том, что прямо сейчас я это делаю. Меня волнует, что мои родители считают эту жизнь неудачной. Что мои сестры не смотрят на меня снизу вверх, как раньше. Может быть, если я смогу показать им, что я успешен, доказать, что это был правильный выбор, они посмотрят на вещи по-другому.
— Чушь. — Ксавье встал со стула и подошел к дивану. Он положил руку мне на колено. — Они могут и не сделать это. Независимо от того, насколько ты успешен, они могут никогда не прийти в себя.
Он говорил, исходя из собственного опыта. Он сделал все, что намеревался. Ксавье стал полицейским и переехал в преимущественно белый город. Он боролся со стереотипами и предрассудками, чтобы стать шерифом. Он был чертовски хорош в этом. Но независимо от того, как долго он занимал свой пост, независимо от того, сколько похвал он заслужил от населения Ларк-Коув, это никогда не было достаточно хорошо для нашей семьи.
Никто из них даже не потрудился прийти и познакомиться с его женой.
Если Ксавье и был обеспокоен, он никак не обмолвился об этом. Он потерял надежду на них давным-давно.
Но я не был готов признать свое поражение. Пока нет. Я верил, что если мне удастся убедить папу, все остальные согласятся.
— Стоит попробовать.
— Тогда попробуй. Ксавье похлопал меня по колену. — Как это относится к Софии?
— У нее так много денег. Столько гребаных денег, что у меня даже в голове не укладывается. И если бы я был с ней, как бы я доказал папе, что я успешен сам по себе?
В комнате воцарилась тишина, пока Ксавье осмысливал мои слова. Он размышлял над ними несколько долгих минут, пока, наконец, не заговорил.
— Ты гордый, Дакота.
— Так и есть.
Ксавье хлопнул меня по плечу, затем встал с дивана. Я подумал, что, может быть, он вернется в свое кресло, но он этого не сделал. Он вышел из гостиной и направился к входной двери.
— Никаких советов? — Позвал я.
Он остановился в прихожей, глядя на меня через плечо.
— Ты знаешь, что тебе нужно сделать. Выбери свой путь.
Я опустил глаза в пол, когда он открыл и закрыл за собой дверь.
Выбери свой путь.
Он был прав. Я должен был сделать выбор и жить с последствиями.
Моя семья может и не прийти в себя. Они могут не принять мой образ жизни и выбор, каким бы успешным я ни стал. Но они также могут. Все еще оставался слабый шанс, что они откроют свои умы и придут в себя.
Если бы я вовлек Софию, этот шанс был бы упущен.
Почему я вообще переживал из-за этого? Это больше не имело значения. София Кендрик больше не была важной, потому что она ушла и нашла другого мужчину.
Я видел это своими собственными глазами сегодня утром.
Так что я продолжал идти своим путем, навстречу будущему, которое видел ясно, как день.
Я собирался работать изо всех сил, сделать все возможное, чтобы вернуть благосклонность моей семьи, все еще живя в Ларк-Коув, а затем путешествовать по миру.
София когда-нибудь станет далеким воспоминанием. Я не мог позволить женщине, с которой я провел всего две недели, заставить меня усомниться в решениях, которые я принял много лет назад.
Я вскочил с дивана и провел рукой по лицу. Она ушла. Двинулась дальше. Хорошо для нее.
Я стащил свой телефон с кофейного столика и просмотрел свои контакты. Я нашел ее имя, но не смог заставить себя стереть его.
Вместо этого я набрал ее номер — тот, к которому я прикасался всю прошлую ночь, — и слушал, как он звонил.
— Алло? — ответила она.
— Привет.
Она была тихой.
— София.
— Я здесь.
Да, так оно и было. Она была в Нью-Йорке и вне моей досягаемости. Вероятно, она была в объятиях того, кем бы, черт возьми, ни был этот парень. Вероятно, он не собирался что-то доказывать своей семье. Ему, вероятно, было наплевать на то, что София была богаче греха.
Он, вероятно, не знал, как ему повезло.
— Ты в порядке?
— На меня напали, — прошептала она.
Мое сердце оборвалось.
— С тобой все в порядке?
— Он забрал мою сумочку, телефон и прочее.
— Но с тобой все в порядке?
— Он поцеловал меня. — Ее голос дрогнул. — В висок. Где ты поцеловал меня. Он…
— София, — оборвал я ее. — С. Тобой. Все. В. Порядке?
Мне нужно было услышать эти слова. В конце концов, просто видеть ее было недостаточно.
— Да, я в порядке.
Мое тело откинулось назад, пока мои колени не коснулись дивана, и я рухнул на сиденье. Я уронил голову на свободную руку и ущипнул себя за переносицу.
Где, черт возьми, был ее парень, когда на нее напали? Как он мог допустить, чтобы это случилось с ней? Как я мог допустить, чтобы это случилось с ней?
— Мне очень жаль.
— Почему? Ты украл мою сумочку? — поддразнила она.
Уголок моего рта приподнялся.
— Какого она была цвета? Твоя сумочка.
— Черная.
— В следующий раз
