— Это очень трудно… — начал было Дэн.
— Он и для тебя был отцом, Дэн.
— Я знаю, Клайв.
У Салли привычно заколотилось сердце, и она подумала, что, может, мгновенная смерть от сердечного приступа станет для нее выходом.
— Прошу тебя, Дэн, ради отца!
После короткого молчания Дэн ответил:
— Хорошо, Клайв. Я поговорю с Йеном. Не могу ничего обещать, но сделаю все, что в моих силах.
— Значит, вы опять вернулись на исходные позиции, — сказала в ту ночь Салли. — Клайв не должен был просить тебя об этом. Прошедший год был ужасным, тебе досталось сполна.
— Европейская группа приедет в следующем месяце. Подготовка завершена. Йена удар хватит, когда я скажу, что передумал.
— Тогда не делай этого.
— Салли, мне придется. Ты же слышала Клайва. Он имеет на это право. Это самое меньшее, что мы… я… могу сделать в память об Оливере.
«Господи, — подумала она, — Господи Боже! Вся моя жизнь теперь — это сплошное притворство. Я притворяюсь здоровой, веселой и энергичной, изображаю радость даже во время занятий любовью. Потому что все, что я вижу, лежа в объятиях Дэна, — это лицо того человека, и слышу его слова: «Попробуй, и я обвиню Дэна в развратных действиях… с собственной дочерью…»
— Вот твои экземпляры материалов, которые сегодня утром прибыли из Швеции, — сказал Йен, входя в кабинет Дэна. — Лучше просмотри их заранее, может, захочешь внести какие-то изменения или просто обдумать до встречи.
Дэн не жаждал этого объяснения, но когда-то это нужно было сделать, поэтому он резко проговорил:
— Йен, я собираюсь изменить все. Дело в том, что я передумал.
— Ты… что?
— Я больше не хочу участвовать в этой сделке. Я вернулся к своей изначальной позиции. Я ничего не хочу продавать.
Йен хлопнул по столу пачкой бумаг, отчего в разные стороны полетели карандаши и скрепки.
— Черт побери! — заорал он. — Вот на этом самом месте ты сказал мне: «Поступай, как считаешь нужным», разве нет, Дэн? Разве нет?
— Да, и мне неприятно брать свое слово назад. Но то, как это представил Клайв… я ничего не могу с собой поделать. Когда он заговорил о твоем отце и о том, что значил для него лес Греев, он меня убедил. Кроме того, невыносимо видеть Клайва в таком состоянии.
— Разумеется, — нетерпеливо сказал Йен, — я видел его. Он умирает. Он умрет еще до заключения сделки.
— Не согласен. Где жизнь, там надежда, и это не расхожая фраза.
— Вот-вот, ты несгибаемый оптимист. Спустись с небес на землю! Ты говоришь о смерти, которую видно невооруженным глазом, а также о двадцати восьми миллионах долларов.
— Мне они не нужны, тебе тоже. Мы вполне преуспеваем. Как жаль, что я не могу заставить тебя прозреть и отказаться от этой сделки.
— Ну вот, опять! — застонал Йен. — Послушай, моему терпению приходит конец. Выбрось этот бред из головы и займись делом. Я хочу еще раз услышать твое обещание, что ты не выкинешь никакого фортеля на встрече в следующем месяце.
— Я не могу дать такого обещания. Это дело принципа, и мне следовало держаться своего слова. Я допустил ошибку, когда отступился. Не знаю, как еще доказать тебе, что я принял окончательное решение.
Они испепеляли друг друга гневными взглядами. Затем Йен подошел к окну и встал там, задумчиво потирая подбородок.
— Предположим, — медленно проговорил он, не поворачиваясь, — предположим, я скажу тебе кое-что, что заставит тебя изменить свое решение.
— Никто меня не заставит, — коротко отозвался Дэн.
— Я не имею в виду в буквальном смысле. Я только хочу сказать, что я кое-что для тебя сделал, может, ты в ответ тоже захочешь мне помочь.
— И что же ты для меня сделал?
— Дело обстоит так, — начал Йен. — Предположим, я скажу тебе, что это твоя жена убила моего отца.
— Что ты сказал?
— Я уверен, что Оливера убила Салли.
У Дэна все помутилось перед глазами. Голос Йена звучал не резко, не злобно, он сказал это ровно, как мог бы сообщить, что завтра пойдет дождь.
— Я сказал, что Оливера застрелила Салли. В тот вечер я встретил ее машину на дороге, как раз перед поворотом на Ред-Хилл.
Дэн вскочил, сжав кулаки, готовый бить, уничтожать. Он обезумел. Йен перехватил его кулаки, прежде чем они обрушились на его лицо. Началась борьба. Они были примерно одного веса, и ни один из них не мог одержать верх; тяжело дыша, они продолжали бороться. Треснул стул, они запутались в телефонном проводе и упали, разбив Йену колено и поранив щеку Дэну. Ругаясь и цепляясь друг за друга, они катались по полу.
Потом силы вдруг оставили Дэна. Он встал и повалился в свое кресло. Заговорил, хватая воздух:
— Ты дурак! Я всегда знал, что ты слишком любишь деньги и женщин. Нет, я никогда об этом не говорил, меня это не касалось. Но я не ожидал, что ты окажешься настолько подлым, что сможешь измыслить такую грязную ложь…
Йен тоже восстанавливал дыхание. Выпил воды из графина, поправил галстук и уже спокойно сказал:
— Поезжай домой и спроси ее. Она тебе скажет. Думаю, Салли не из тех, кто лжет, а особенно тебе.
Дэн закрыл лицо руками и зарыдал без слез.
— Я никогда не думал… Неужели ты такой злой человек, что состряпал подобную историю? Я никогда не думал… мы были как братья… ближе, чем иные братья.
Йен положил руку на плечо Дэну и ответил, тоже чуть не плача:
— Послушай меня. Разве я сочинил бы такое, чтобы просто ранить тебя? Тебя, Дэн, из всех людей на свете? На той дороге только три дома. Ни у кого из хозяев нет такого джипа, как у Салли, к тому же я видел ее лицо и шапку из овчины, которую она носит. В ту метель я включил фары на полную мощность и разглядел ее. Но ты можешь не беспокоиться, никто никогда не узнает. До сих пор никто не узнал. А прошло уже два месяца. Поезжай домой и спроси ее. Она скажет тебе правду.
«Моя Салли! Моя жена! — думал Дэн. — Как будто мне надо напоминать, что она никогда не лжет! Салли — открытая книга, в которой все так ясно написано!»
Он встал:
— Я еду домой. — У двери Дэн обернулся. — Я бы хотел больше никогда тебя не видеть.
Он закрыл дверь спальни и запер ее на ключ, чтобы им не помешали. Салли читала на диване.
— Что с твоим лицом? — воскликнула она.
— Засохшая кровь. У нас с кузеном Йеном вышло небольшое разногласие.
— У вас дошло до драки? Да из-за чего?
— Я тебе скажу. Полагаю, мне придется тебе сказать. — Дэна до сих пор трясло. — Он посмел сказать… что Оливера убила ты.
Ну вот и все! Разве она не говорила себе, что кто-то мог ее заметить? Подступила дурнота. Однако она смогла спокойно ответить:
