– На улицу не хочу, там холодно. Можешь прийти к нам домой. Ради такого случая даже вытерплю твое присутствие на своей территории.
– Щедрость твоя не знает границ, – выдохнул Паркер. – А если так за территорию свою опасаешься... Ну, пометь её что ли.
– Паркер – ты тупая скотина! – не удержался от очередного злобного выкрика Ланц.
Эшли захохотал и, наконец, закрыл окно. В комнате после такого сквозного проветривания было холодно. Он и сам замерз немного.
Поставив метелку в вазу, специально для нее предназначенную, Паркер сбежал по лестнице вниз. Надел куртку и вышел на улицу. Перчатки, конечно, забыл, но возвращаться за ними никакого резона не было. Рассовав по карманам мобильник, сигареты и ключи, он подошел к забору и поинтересовался у хмурого Дитриха, стоявшего на пороге дома:
– От слов своих не отказываешься? Можно заходить или вцепишься мне в глотку, как только я окажусь в вашем дворе?
– Да проходи уже, – обреченно выдал Ланц.
Паркер, недолго думая, перемахнул через забор, благополучно проигнорировав наличие калитки. И зашагал к дому Ланцев. Дитрих в очередной раз одарил его хмурым взглядом, словно это Эшли был источником всех его бед, а не его неумение держать свои желания под контролем. Все тот же хмурый взгляд был направлен в сторону Эшли, пока он вытаскивал из карманов куртки свои вещи и вешал верхнюю одежду в шкаф.
Дитрих никак не мог смириться с тем фактом, перед которым его поставили обстоятельства. Он вынужден советоваться со своим врагом. Это ли не унижение? Хуже не придумаешь при всем желании.
– Керри дома? – поинтересовался Паркер между прочим.
– Нет. Они с Лотой шатаются по магазинам.
– Ясно. Ладно, говори, что произошло.
– У меня сегодня было свидание.
– Я так за тебя рад. Ты даже не представляешь, насколько, – сохраняя серьезное выражение лица, выдал Эшли. – Что дальше?
– Хотя бы раз в жизни дослушай до конца.
– Окей. Я слушаю.
– Мы с Люси были на катке. Неожиданно там появилась её мать и устроила скандал.
– Какой познавательный рассказ. Даже не знаю, за что зацепиться, – в который раз за этот день подколол своего собеседника Паркер. – Знаешь, я ни за что не поверю, что Кристина Вильямс устроила скандал на пустом месте. Она, конечно, истеричка порядочная, но и ей нужен повод для истерики. Скажи, где твой рассказ провисает? Ты же не договариваешь чего-то?
– Да, ты прав. Не договариваю. Когда она появилась, я собирался поцеловать Люси. Но пришла её мать и все испортила.
– Ну, ещё бы. Если бы я увидел свою дочь рядом с тобой, я бы тоже особого восторга не испытал.
– Прекрати сыпать своими тупыми шутками. Джим Керри местного разлива...
– Спасибо за сравнение. Ненавижу его, – произнес Паркер.
– Я тоже, – улыбнулся Дитрих. – Потому и сравнил.
Но тут же улыбка с его лица исчезла. Он вспомнил, по какой причине сейчас разговаривает с Эшли, и желание подкалывать собеседника испарилось в неизвестном направлении.
– На самом деле, ничего утешительного сказать тебе не могу, – тем временем, «обрадовал» Паркер. – Понимаешь ли, был в моей жизни один неприятный эпизод, тоже связанный с Кристиной Вильямс. Впрочем, нет. Он был неприятным для Люси, а для меня – удивительным. Никогда бы не подумал, что мать способна на такое.
– Что? – насторожился Дитрих.
– Ну...
Паркер все ещё сомневался, стоит ли посвящать Дитриха в свои тайны. Взвесив все «за» и «против», понял – сейчас не время для хождения по кругу. История его заняла совсем немного времени. Он поведал о своих разговорах с директрисой. О том, как она расспрашивала его о планах в отношении Люси, как ставила ему условия и в какой-то степени даже угрожала. Она не обещала ему проблем открытым текстом, все было изложено предельно четко, деловым тоном, но в этом тоне слышались нотки металла. Кристина могла устроить Паркеру «райскую» жизнь и, наверняка, устроила бы. На руку ему сыграл тот факт, что он никаких планов в отношении Люси не строил и даже не смотрел в сторону девушки. Он никогда не видел в ней свою вторую половину. Максимум – подругу.
Ланц, судя по всему, строил иные планы.
Эшли внимательно наблюдал за реакцией своего собеседника. По мере того, как его рассказ приближался к логическому завершению, Дитрих все чаще вздыхал и нервно постукивал пальцами то по столешнице, то по подлокотнику кресла.
В любой другой ситуации, Паркер, скорее всего, позлорадствовал бы, но сейчас он своему соседу сочувствовал, хоть и знал, что Дитриха его реакция не волнует абсолютно. Скорее, она его разозлит.
– Успокоилась она только, когда я сказал, что никаких попыток предпринимать не стану и на Люси не претендую. До этого я тоже значился у нее в черном списке. Сейчас ей, вероятно, нет до меня никакого дела. Ну, может, время от времени она обращает свой царственный взгляд в мою сторону, чтобы удостовериться – моё решение осталось неизменным.
– Зная то, как она относится к подобным вещам, ты позволяешь себе целовать Люси прямо в школе? Эгоизм чистой воды.
– Ну... Как тебе сказать Ланц. Мне ничего за это не будет. Я уже вышел из подозрения. А вот ты...
– Я и так уже понял, что я – первый в списке на расстрел. Не надо напоминать мне об этом ещё раз.
– Я и не собирался.
На некоторое время в гостиной установилась тишина. Дитрих продолжал стучать ногтями по столешнице, Паркер ленивым взором окидывал гостиную. Ему нечего было добавить ко всему вышесказанному. Да и изменить что-то было не в его компетенции. Он не имел никакого влияния на директрису.
– И что мне делать? – Дитрих, наконец, решил задать волновавший его вопрос.
– Не знаю.
– А, если не злить меня в очередной раз, а хотя бы попытаться дать дельный совет?
– Дельный совет тебе нужен? Или забудь Люси, или добивайся её. Третьего не дано. И, по-моему, это очевидно.
– С матерью её что делать?
– Вот тут ничего посоветовать не могу. Она – сумасшедшая феминистка, разочарованная в мужчинах. Она истерична и самолюбива. Она – тиран. Таких людей ничем не исправить и ничем не переубедить, так что вариант остается только один – идти против нее, раз за разом доказывая ей, что ты не просто так светишься рядом с Люси, а у тебя самые серьезные намерения в её отношении.
– Думаешь, она...
– Уверен. Как только закончатся каникулы, ты окажешься у нее в кабинете. Свет в глаза, говорить только правду и ничего, кроме правды. Но при этом каждое сказанное вами слово может быть использовано против вас.
– А...
– Насчет доказательств?
– Да.
