рукав куртки в таком собственническом жесте… — Хотя вышло забавно, да?
Странно, что ты нас спутал, — улыбается.
— Странно… — повторяет за ней, словно пробуя это слово на вкус. И оно ему не нравится, оно горчит, поэтому он болезненно морщится.
— Черт, кажется, Марсель проснулся, — цокает Машка. — Разбудили, — кидает на меня недовольный взгляд и быстрым шагом идет в детскую.
Мы с моим недавним мужем остаемся одни.
— Рассказала? — хрипло спрашивает он.
— Не беспокойся, не все, — деланно равнодушно пожимаю плечами. — Только суть.
Удар, амнезия, как все приняли меня за нее, включая тебя. Никаких… подробностей, — вызывающе смотрю ему в глаза, он обращает глаза к потолку и тяжело выпускает воздух.
Очевидно, от облегчения.
— Как это вообще произошло? — шепотом спрашивает у штукатурки.
— Идиотское стечение обстоятельств, — повторяю ту же фразу, которой все объяснила сестре.
— Мне нужно… можно с тобой поговорить? — возвращает взгляд мне. И что это за взгляд!
Совсем не тот, что ожидаешь увидеть. Горячий, обжигающий кожу, которой касается.
— Мы и так говорим, — обнимаю себя за плечи, которые выдают меня мурашками.
— Нет, — смотрит в сторону детской комнаты, где скрылась сестра, а потом снова на меня. — Давай выйдем, — кивает на дверь.
Я молчаливо соглашаюсь. Да, стоит убедиться, что он все понял. Миша открывает входную дверь, шагает в подъезд, я вытягиваю из шкафа пуховик и набрасываю на плечи. Вставляю босые ноги в кроссовки и выхожу вслед за ним, тихо прикрывая за нами.
На лестничной клетке прохладно, и я тут же зябко ежусь, укутываясь в пуховик плотнее.
Миша стоит напротив и сверлит меня неуютным взглядом. Как незнакомку. Это что-то новенькое. Для меня ничего не изменилось — он все тот же прекрасный муж, которым я его успела узнать, просто теперь с поправочкой «не мой». Для него же, изменилось решительно все.
— Объясни мне. Я хочу… мне нужно знать, — начинает именно так, как я и предполагала.
— Что именно ты хочешь узнать?
— Как ты оказалась на ее месте? Где была Маруся?
От ласкового прозвища, которым он звал меня, и которое так меня раздражало, теперь веет разочарованием. Это ее имя. Не мое. И чувства, вложенные в него тоже — все ее.
— Маша поехала в командировку, попросила меня приехать и посидеть с Марсом пока ее не будет. Да близнеца одинаковых с лица и все такое, — пытаюсь пошутить и даже изобразить улыбку на онемевшем лице. Но это не работает. Ни для немигающего мужчины напротив, ни для меня в нервном ознобе. — Чтобы Марселю было комфортнее.
— Не понимаю, почему она ничего мне не сказала, почему не предупредила?..
— О том, что мы близняшки? — сверлю его провокационным взглядом.
— О том, что уедет! И что вы идентичны, как под копирку, да, — наконец, переходит из сдержанного равнодушия в эмоциональную тираду.
Теперь я «почти улыбаюсь» по-настоящему. С таким Мишей иметь дело приятнее, чем с холодным замкнутым йети.
— Отличный вопрос, — поддеваю его.
Может, с помощью еще парочки он откроет глаза и увидит всю картину, как она есть, а не то, как он ее себе придумал?
— Что? — недоуменно переспрашивает Миша, снова одаривая меня своим взглядом.
— Да ничего, — складывая руки в карманы, продолжая держать на лице равнодушную полуулыбку. — Отличная у вас семья, говорю. Полное доверие, близость и взаимопонимание. Настолько, что ты во мне усмотрел её, — киваю на дверь квартиры, за которой сестра укачивает его ребенка.
«Его ребенка. Его жена» — повторяю себе как мантру.
Миша стискивает зубы до такой степени, что колючие щеки ходят ходуном. На больное надавила, да. Бессердечная зараза, которая не щадит его чувства. Но это оттого, что мне какого-то черта не все равно.
— Когда ты вспомнила? — почти шепотом спрашивает он.
— Как только она открыла нам дверь. Когда дошло до тебя?
— Минутой позже.
Мы замолкаем, каждый купаясь в своих чувствах. Да, мне тоже надсадно и тяжело, я ведь погрузилась в эту новую жизнь и мне в ней понравилось. Хотя не должно было, не должно.
— Поверить не могу, — ломко говорит Миша. — Все еще не могу поверить.
Опирается плечом на оштукатуренную стену подъезда и уводит взгляд себе под ноги. Потерянный, отрешенный, осунувшийся всего за полдня до неузнаваемости.
— Послушай, не обязательно ей говорить, — говорю через силу. Он же это хочет слышать, да? То, что снимет с него груз? — Оставим эту полуправду: ты перепутал, мы немного поиграли в вашу обычную семью. Кому станет лучше, если мы выложим ей все подробности?
Миша снова молчит, я даже не понимаю, слышит ли он мои доводы. Поэтому делаю шаг к нему, сокращая ту дистанцию, что мы оба установили. И заговариваю снова, глядя прямо в его лицо.
— Я была в больнице, потом ты забрал меня домой. Помог с ребенком и бытом.
Отвез на несколько дней на природу. Мы много гуляли, спали отдельно, играли с Марселем. Выходные закончились, и мы вернулись. Это всё.
Лицо Миши не меняет отрешенного выражения. Он все так же неподвижно стоит, словно застывший в моменте, словно с грузом мыслей в голове и на плечах. Мне отчаянно хочется протянуть руки и заключить его колючие щеки в свои ладони. Развернуть лицо так, чтобы его туманные глаза встретились с моими, увидеть в них жизнь. Но поскольку права на это я не имею, просто кладу руку на его предплечье, привлекая внимание. В голове мелькает мысль, что этот жест в точности повторил движение сестры, и я тут же одергиваю ладонь. Слишком много совпадений. Слишком много ее во мне.
— Понимаешь? — немного нагибаюсь, чтобы поймать его взгляд, теперь переместившийся на мою руку.
— Да, — хрипло выдыхает он.
И смотрит. Теперь точно смотрит на меня.
