моём возрасте?
— Смешно в любом возрасте. Мы же взрослые люди.
Что и с кем он не поделил, Романовский так и не сказал.
Да, честно говоря, Авроре не хотелось и выпытывать. Ей вообще не хотелось его слышать. И видеть. И сидеть у его кровати пока через капельницу в него вливали препараты, нормализующие обменные процессы мозга — их назначил добрый доктор Ошеров для предотвращений последствий возможного сотрясения.
Доктора Ошерова с его доверительным шёпотом Аврора тоже слушать не хотела.
Да, она знала, что такое аденома предстательной железы. Понимала, почему лучше сделать операцию и сделать её как можно быстрее. Осознавала риск и ответственность. Не хуже Льва Яковлевича представляла процесс и нежелательные последствия, которые могут возникнуть после операции на простате. Но пока она жена пациента Романовского, это её святая обязанность — сидеть у его постели и делать всё, чтобы его поддержать.
Поэтому она слушала, сидела, подбадривала. Целовала в колючую щёку, прощаясь до встречи дома вечером. Шутила, улыбалась.
Пока была там.
Но здесь она хотела думать о другом.
Она вспоминала их последнюю ночь с Демьяном, когда позвонил Воскресенский…
— Ты всё краше, — улыбнулся Вадим.
— И ты, — осмотрела его с пристрастием Аврора.
Удивительно, как он изменился. Хотела бы она сказать: возмужал, похорошел, окреп, но соврала бы. Хотя что-то в нём бесспорно изменилось (он стал взрослее), Воскресенский всегда выглядел на двести баллов из ста возможных. Высокий, стройный, синеглазый. Как заблудившийся на земле бог, он выглядел одновременно милосердным и мстительным, беззащитным и могущественным, невинным и порочным. Эти его вьющиеся волосы. Идеальный профиль. Строгий костюм. Разворот плеч.
— Где-нибудь посидим? — он оглянулся, брякнул ключами от машины. — Я припарковался тут недалеко. К сожалению, нечасто бываю в Петербурге, толком город не знаю. Или ты торопишься? — верно истолковал он нетерпеливое движение, сделанное Авророй.
— Не так чтобы тороплюсь, — замялась Аврора, — просто сбежала от мужа по делам, неловко как-то в кафе рассиживаться.
— Ну тогда давай просто пройдёмся, — махнул он к храму, белеющему за кованым забором.
— Лучше сюда, — развернула его Аврора в другую сторону, на пешеходную улицу, с лавочками, мостиками, зелёными деревцами.
— Ты сказала муж? Я думал, ты разводишься. Только не подумай, что мы сплетничали, — он приложил руку к груди. — Я спросил, Котов ответил.
— Я и не подумала, — улыбнулась Аврора. — Да, я подала на развод, но поскольку бумаги ещё не подписала и официально я ещё замужем, говорю «муж».
— Ясно, — кивнул Воскресенский. — Так о чём ты хотела поговорить?
— Думаю, ты знаешь, — выразительно вздохнула Аврора.
— Ну кто бы сомневался, — усмехнулся Вадим. — Как она?
— Всё ещё тебя любит, — пожала плечами Аврора.
Он резко остановился. Сцепил зубы.
— Я сказала это вслух? — Аврора фальшиво удивилась, губы дёрнулись в улыбку.
— Мне жаль. Мне правда жаль, что всё сложилось именно так. Глупо. Неправильно. Жестоко, — и не думал улыбаться Воскресенский. — Я так её любил. Не знаю, смогу ли ещё кого-нибудь полюбить так же, — он безнадёжно взмахнул руками. — Но она разбила мне сердце. Вдребезги.
— И сама о него разбилась, Вадим.
Он покачал головой.
— Я женат.
— Я знаю, — кивнула Аврора, невольно подумав про его жену, когда он сказал «смогу ли ещё полюбить так же». — Я ничего невозможного у тебя не прошу. Только помочь, если получится.
— Ей нужна помощь? — нахмурился он.
— Очень. Сама она, конечно, не попросит, ты же знаешь.
— Знаю. Помощь какого плана?
— Самого банального. Материального.
Кажется, он хмыкнул разочарованно, а может, с облегчением. Хотела бы Аврора знать, что сейчас творится у него в душе, но не имела привычки тыкать в больное место палкой.
— Без проблем. Сколько ей надо?
— Я не знаю. Это не лично Ире. Андрею требуется обследование. Ребёнку ставят аутизм. И думаю, у врачей есть основания. С ним сложно. А всё это дорого: регулярные занятия, специалисты, репетиторы, особый подход. Много чего. Она, конечно, тянется как может, по мере сил: если ребёнка упустить сейчас, дальше будет ещё хуже. Но его бы дообследовать. Подтвердить или опровергнуть диагноз.
Он покачал головой.
— Не обсуждается. Я всё устрою. Только согласится ли она?
— Ради ребёнка согласится, Вадим. Тем более, он… — второй раз сделать вид, что проговорилась, Аврора не смогла.
— Он что? — улыбнулся Воскресенский. — Ты тоже думаешь, что он мой?
Аврора глупо заморгала.
— Она тебе не сказала? — удивился Воскресенский, оценив её растерянный вид.
— А что она должна была мне сказать?
— То, что сказала мне. Это не мой ребёнок.
— И ты ей поверил?! — выдохнула Аврора. Да что там выдохнула — воскликнула.
— Конечно, нет, — усмехнулся Воскресенский. — Но я поверил тесту ДНК. И знаешь, это, наверное, всё и решило. Она не оставила мне ни одного шанса, не оставила выбора, не оставила ничего. У парня есть отец. И знаешь, почему он им не помогает? Потому что даже не подозревает о ребёнке, как и о том, что ему нужна помощь. Поэтому, конечно, я помогу. Без вопросов. — Он взмахнул руками, как большая сильная, но раненая птица. — Я думал, тебе она признается.
Внезапно подступившая дурнота и ватная слабость в ногах совсем Авроре не понравились. Она оглянулась, подошла и бухнулась на лавочку. В сумке нашлась маленькая бутылка воды.
Воскресенский подошёл следом.
— А ты его видел? — хлебнув противной тёплой воды, спросила Аврора.
— Кого? — не понял Вадим.
— Андрея, Иркиного сына.
— Когда он был совсем маленький. Узнал, что она родила. Прилетел и... получил от неё этот тест.
— Ясно. И кто отец её ребёнка? — снова сделала Аврора глоток, проглотив желание добавить «по твоему мнению».
— Прости, — покачал головой Воскресенский. — Я поклялся, что никому не скажу.
— М-м-м… — Аврора понимающе кивнула. — Узнаю свою подругу. Это Ирка взяла с тебя клятву?
— Когда показала тест ДНК, — кивнул Воскресенский.
Аврора порой не верила ни своим ушам, не верила глазам, зная, как опасно доверять чувствам, что так и норовят выдать желаемое за действительное, например, видят сходство отца с ребёнком. Но после того как её чуть не посадили из-за липовых бумажек,
