этому тесту она не верила ещё меньше. А уж как Лебедева умеет беречь свои секреты, Аврора знала не понаслышке.
Она крутила в руках бутылку, сомневаясь, стоит ли спрашивать. Но когда, если не сейчас, и у кого, если не у Воскресенского.
— Вадим, зачем ты тогда… с Гордеевой? — бросила она бутылку обратно в сумку.
Воскресенский вздохнул. Тяжело, тоскливо. Обречённо.
— Не знаю. Честно. Я уже тысячу раз пожалел. Но тогда мне было так больно. Я должен был что-то сделать. Что-то отчаянное, непоправимое. Её подруга просто попалась под руку.
— Больно?! — искренне не понимала Аврора.
Ирка же ничего не сделала. Ну подумаешь, психанула, уехала с мужиком, прокатилась и вернулась. Что тот её изнасиловал, она Вадиму не сказала. Никому не сказала. Авроре-то призналась лишь семь лет спустя.
— Она тебе и этого не рассказала? — округлил глаза Вадим.
— Видимо, нет, — уже не удивилась Аврора.
— Мы поругались. И, конечно, я видел, как она демонстративно уехала с тем мужиком, решил: сейчас вернётся. Подождал. Их нет. Подумал, мужик повёз её домой. Прыгнул в машину, поехал к ней, — он сглотнул.
— И что? — Аврора была уверена, что Ирку он дома не застал.
— А они там… — Воскресенский болезненно скривился. — Она была в душе, а он… в её комнате. Смятая постель, он в одном полотенце. Нет, хуже, он в моей рубашке и полотенце на бёдрах. В моей, мать его, рубашке.
— Кто? Тот мужик? Водитель?!
Вадим покачал головой. Придавив костяшкой пальца, он грыз губу.
— Тогда кто? — не понимала Аврора.
Воскресенский усмехнулся. У него в кармане завибрировал телефон. Он его достал, посмотрел на экран. Не ответил, но и не отключил: звонок явно был важный.
— Ладно, Аврор, рад был тебя видеть. Сделаю всё, что смогу, обещаю. Давай, увидимся, — он махнул рукой.
— Подожди, — вскочила Аврора. — Вадим, что бы ты ни увидел, это не то, чем казалось.
— Может быть. Я же говорю, что уже тысячу раз пожалел. Взбесился, вспылил, сглупил. Но это не я, это она меня не простила. Я приезжал и сразу, и потом, когда она уже родила. Просил прощения, умолял начать всё сначала, замуж ей предлагал. Но она… — он развёл руками. — Она сказала, что ребёнок не мой, у него есть отец и их жизнь меня не касается, — он сделал шаг назад.
— А ты бы её простил, сглупи она? Психани, переспи с кем-нибудь, застав тебя с Гордеевой или с любой другой? Ты бы смог, переспи она с твоим другом?
— Я думал об этом. Это же чёртова лента Мёбиуса. Уже неважно кто начал, что послужило причиной, кто прав, кто виноват. Неважно, кто первый шагнул на ленту — с неё не сойти. Но наверное, я бы простил, — он покачал головой. — Я бы смог, простил и забыл. Есть вещи важнее. Сейчас я точно знаю. Но я не она, поэтому уже давно ни на что не надеюсь. И как бы её ни любил, сам виноват.
Его телефон снова ожил. Воскресенский снова махнул рукой прощаясь.
— Вадим! — окликнула его Аврора. — Кто там был? В её комнате?
— Спроси у своей подруги, — горько усмехнулся он. Приложив трубку к уху, заторопился к машине.
«Чёрт бы вас всех побрал!» — выругалась Аврора возвращаясь.
Опрометчиво брошенная на лавке сумка упала. Из неё вывалилась ополовиненная бутылка воды и единственная вещь, которую Аврора забрала со съёмной квартиры — самородок азурита. Она взвесила его в руке. Сжала в ладони, словно ища поддержки.
«Ребёнок не твой, у него есть отец» — звучало в ушах.
Как же сильно ей это напомнило саму себя.
Как неожиданно в собственной жизни вдруг всё расставило по своим местам.
Аврора достала телефон, борясь с искушением прямо сейчас, немедленно, в пять утра позвонить Ирке.
Да, она многого не знала и не понимала. Кто и почему оказался в её комнате в тот злополучный день. Ирка ли всё подстроила, чтобы вызвать огонь на себя и защитить Вадима от болючей правды, или так вышло случайно. Пусть будет больно ей, а не ему — это так на неё похоже.
Но одно Аврора знала точно: она любит его, он — её, у них сын. И когда Ирка говорила Авроре: «Попробуй простить, вернись, рискни, начни всё сначала. Если у тебя получится, я не осужу, а буду всеми руками за, если ты сможешь», она говорила не о ней — о себе.
Говорила о том, что сейчас спустя столько лет, многое выглядит иначе, что-то поблёкло, что-то потеряло значение, а что-то, наоборот, никуда не исчезло. Что-то самое главное, чего сразу не разглядеть, но за что стоит бороться.
О том, что заставь её кто-нибудь так же много лет назад, она бы попробовала.
Теперь Аврора знала, что ей ответить.
«Я попробовала, Ира. Но нет, вернуться — не мой случай. Твой ход».
Она покачала головой и вызывала такси.
— Аврора Андреевна! — вышел ей навстречу адвокат. — Как ваши дела?
— Вашими молитвами, — улыбнулась Аврора.
Красин засмеялся. Первый раз Аврора видела его смеющимся. Его секретарь, видимо, тоже: женщина застыла в дверях как вкопанная. Простояв пару секунд в трансе, пришла в себя, положила перед Авророй документы. Подала ручку.
— Вот тут, — ткнула наманикюренным пальчиком в бумагу.
— Спасибо вашему другу, — неожиданно сказал адвокат.
— Моему другу? — удивилась Аврора. Она ждала, когда секретарь перевернёт лист. Ждала, что адвокат исправится, уверенная, что он ошибся.
Но Красин, поймав её озадаченный взгляд, поспешил уточнить:
— Вашему другу Демьяну Александровичу.
Он кашлянул, прекрасно понимая, кем на самом деле являются Аврора с Демьяном, но не был бы хорошим адвокатом, если бы называл вещи своими именами. Он счёл, что Аврора смущена, но Аврора искренне не понимала.
— Демьян? Простите, о чём вы говорите?
Она поставила очередную закорючку на очередном листе, потом ещё одну.
Красин продолжил, только когда секретарь собрала подписанные документы и вышла.
— Это он сумел разговорить подругу погибшей женщины и найти доказательства, что полностью вас оправдали. Я бы, признаться, пошёл другим путём, но боюсь, не смог бы выглядеть столь убедительно.
— Демьян? — ещё раз переспросила Аврора. Конечно, переспрашивать было глупо, но она никак не могла взять в толк, что
