Там я встретила Льва. Неподалеку от справочной.
Суворов в одиночестве стоял у окна, по которому скатывались капли дождя, и разговаривал по телефону. Если я правильно поняла, то со своей матерью.
— Да, все будет хорошо. Ты главное успокойся. Просто собери себя в кучу, выкупи билет на ближайший рейс и прилетай, — доносил он ровным и спокойным тоном, а на самом лица не было. Он был разбит. — Все, давай. Если что, я всегда на связи.
Он сбросил вызов, погрузил телефон в карман брюк. Обессиленно вздохнув, он склонил голову и зарылся лицом в своих ладонях.
Прочистив горло, я обозначила себя и неспешно подошла к нему со спины.
— Лев... — только успела вымолвить.
Он резко обернулся и тотчас увлек меня в объятия.
Сердце в груди вздрогнуло и застучало бешено. В висках болезненно сдавило.
Плохи дела...
— Я знал... Знал, черт возьми, что когда-нибудь подобное случится, — произнес он шепотом и тут же выпустил меня из рук. Попытался принять собранный вид, но ему этого не удавалось. Выдавали глаза, полные тревоги и опасений.
— Что... что с ними? — скрипнула я срывающимся голосом, не в состоянии была справиться со своими эмоциями.
Лев отошел к деревянной скамейке. Убрав руки в карманы, присел на нее. Я встала рядом, мысленно приказывая себе держаться, чего бы я ни услышала.
— Они перевернулись по дороге в аэропорт. Макар был пристегнут, а вот Оля... — Суворов зажмурился на мгновение, резко втянул ноздрями воздух. Гортань его сдавило, что он едва ли смог продолжить: — Ее выбросило из машины и ею же придавило. Говорят, травмы очень серьезные. Чудо произойдет, если она выживет. Но вряд ли ее жизнь будет прежней.
Ужасающие факты на время лишили меня возможности говорить.
Часть меня всерьез сопереживала этой девушке. И врагу не пожелала бы оказаться на ее месте. Однако другая часть меня буквально кричала: так ей и надо! Она это заслуживала! Выпрашивала у жизни! И вот получила по заслугам!
— А Макар? Что с ним? — спросила я, готовясь к самому худшему.
— Сложно сказать. Точно знаю, что его состояние оценивается, как крайней степени тяжести, вроде как он не может самостоятельно дышать. Подробностей нам не скажут, поскольку мы не являемся родственниками, — с осторожностью Лев проговорил. Понимая, что я уже пребываю в немом шоке, он с такой же осторожностью дополнил: — Но я краем уха слышал, как полицейские говорили об огнестрельном ранении.
— Ч-что? — у меня перехватило дыхание от нахлынувшего ужаса. — Огнестрельное? В Макара стреляли?
Только не это...
Ноги мои враз ослабли. Стены больничного коридора постепенно начали сужаться. Вращаться. Они давили на меня.
Обливаясь холодным потом и ощущая острую нехватку кислорода, я заваливалась на скамейку и схватилась обеими руками за шею. Меня душил страх, словно массивный ошейник с острыми шипами, вонзающийся в клокочущее горло и перекрывающий воздух.
В глазах снова потемнело. Их уже вовсю застелила слезная пелена.
Поймав ртом глоток воздуха, я мысленно представила себе окровавленного Макара, лежавшего без признаков жизни в операционной.
Какой кошмар...
Нет, я не верю. Такого просто не может быть! Должно быть, это сон какой-то.
Я даже ущипнула себя за бедро, чтобы понять, сплю ли я...
Уж лучше бы спала!
— Похоже на то, — подтвердил Лев, избегая моего взгляда.
Всего одна фраза — и меня передернуло со страшной силой. Пробрало до костей.
Жуть какая!
От разгулявшейся фантазии волосы на загривке зашевелились. Все тело покрылось ледяной коркой.
Тут не нужно разбираться в анатомии, чтобы понять, насколько серьезными могут быть последствия.
От осознания, что Макар в данную минуту может находиться на грани жизни и смерти, слезы хлынули градом из глаз.
Внутри все переворачивалось. Поднималось и ухало вниз раз за разом. Бушевало, вдребезги разбивалось. Разлеталось на мелкие острые осколки, полосующие сердце.
Зачем? Зачем Макар поехал с ней в одиночку?
Болезненный укол совести тут же получила. Это ведь я отправила его в магазин...
Нет. В этом нет моей вины. Если бы их встреча не произошла сегодня, нет никаких гарантий, что Оля не объявилась бы завтра.
Ненавижу... Ненавижу эту гадюку!
— Это она? — прикоснулась к руке Суворова, чтобы он посмотрел на меня. — Лев, это Оля его подстрелила?
— Алёна, еще очень рано бросаться такими громкими обвинениями. Мы пока ничего не знаем. Полиция будет разбираться, как все это произошло. Есть уличные камеры, есть видеорегистратор. Все эти записи будут изучаться, — пытался он меня вразумить, сжимая мою ладонь в знак сочувствия.
Но для себя я уже все поняла. Картинка сложилась.
И то, что могло еще сдерживать мои эмоции, затрещало по швам и в конечном счете разодралось на ошметки.
Сжала кулаки, представляя как руками пережимаю горло той, что посмела вмешаться в мою жизнь.
В мою! Макар — часть моей жизни! А значит, она вмешалась в мою жизнь!
Тогда разум ослепила вспышка ярости. А надежда, что все обойдется, напротив — только тлела. Она рассыпалась прахом.
— Да нечего тут разбираться... Тут и ежу понятно, что с ними произошло, — выплюнула я несдержанно.
Лев поджал губы и бросил на меня взгляд исподлобья. Долгий и выразительный. Он словно понимал меня. Без лишних слов. Ему будто бы нестерпимо хотелось все исправить, но силы его, увы, были не безграничны.
Он же знает свою сестру. Знает, какой она бывает! Она способна на все, в том числе и на убийство!
И это осознание отчетливо читалось в его понимающих глазах, но по понятным причинам он не хотел озвучивать свои догадки.
— Мне очень жаль... — все, что он смог сказать.
— Боже, — завыла я надрывно, скрывая лицо в своих ладонях и давая волю слезам.
Голова кружилась от немощности, от собственной беспомощности и опустошенности. От дурных новостей и мыслей. Никогда бы не подумала, что в моей жизни произойдет нечто подобное.
Мне хотелось упасть на пол, свернуться в клубок и кричать на пугающую неизвестность. От безысходности выть раненым зверем.
Я словно перестала ощущать себя живой. Я была опустошена. Из-за мысли, что Макара сегодня я видела в последний раз... В последний раз слышала его голос... Ощущала на себе его взгляд.
— Где Макар? — подскочила я со скамьи, вытерла слезы. — Я хочу увидеть его. Я хочу убедиться, что он жив... что с ним все в порядке.
— Не пустят тебя к нему до тех пор, пока он не придет в сознание. Была бы ты его женой — другой разговор. Пойми, сейчас все, что от тебя требуется — успокоиться... и ждать.
Ждать...
А если наступит то самое поздно, о котором твердил Дмитрий Борисович?
Что, если я упустила все время, которое нам отводилось. Я растратила его впустую... Мысленно я дала Макару шанс, но... я так и не осмелилась произнести эти слова вслух... А он никогда не напомнил больше об этом... Он тоже ждал... Мы оба растрачивали данное нам время впустую... А теперь неизвестно — предоставит ли жизнь нам еще один шанс...
Время тянулось как резиновое. Никаких новостей больше не было. Никто к нам не выходил. Но Лев попытался успокоить меня, сказав, что это на самом деле хороший сигнал.
Чтобы немного прийти в себя и прогнать жуткие мысли, заставляющие кровь стыть в жилах, я снова села на скамейку, забилась в уголок и достала телефон Макара из сумочки. Экран вспыхнул, отображая заставку — наше совместное фото. В тот осенний денек мы гуляли по парку за нашим домом, а Макар исподтишка сделал селфи, на котором мы были запечатлены втроем.
Счастливые до безобразия...
— Лев, если Макар не выкарабкается, а она выживет... я не знаю, что со мной будет, — вымолвила я, неподвижным взглядом глядя на заставку.
— Он выкарабкается! И думать не смей о таком! Ему есть, ради кого жить! И он будет жить, ты поняла меня?
— Поняла, — выдохнула я почти беззвучно.
Есть еще шанс. Уверена, он есть...
