справа от меня, и нажимаю на газ, не обращая внимания на жалобный вой древнего мотора Corolla.
Если это не они, они не последуют за мной.
Я буду чувствовать себя идиоткой, но это лучше, чем умереть.
Мое сердце яростно бьется о ребра, каждая секунда отмечена полдюжиной ударов, пока мой взгляд мечется между зеркалом заднего вида и крутой, усеянной выбоинами дорогой впереди. Пожалуйста, пусть это будут не они. Пожалуйста, не позволяй этому…
Пикап появляется в зеркале, его темные очертания стремительно приближаются ко мне.
Я нажимаю педаль газа в пол, мое дыхание становится прерывистым, когда моя машина подпрыгивает над серией выбоин. Адреналин бурлит в моих венах, учащает пульс, пока все, что я слышу, это его рев в ушах.
Хлоп!
Мое правое боковое зеркало взрывается, и мой ужас удваивается, когда я вижу мужчину, высовывающегося из окна грузовика со стороны пассажира, с пистолетом в руке. Я инстинктивно дергаю руль влево, и следующая пуля разбивает заднее стекло и пробивает дыру в лобовом, всего в футе от моей головы.
Третья пуля свистит мимо моего плеча, и я ощущаю вкус смерти. Я чувствую его ледяные, чешуйчатые пальцы. Это все, что осталось несделанным, недосказанным, все то, что не сбудется. Это Николай шепчет мне на ухо, как сильно он меня хочет, любит, а Слава хихикает, крепко меня обнимая. Горько осознавать, что этим мужчинам все сойдет с рук, как они сделали это с убийством мамы, и они будут сожалеть о том, что никто никогда не узнает, как я умерла.
Четвертая пуля пронзает сиденье в дюйме от моего правого бока, и я снова дергаюсь за руль, отчаянно пытаясь избежать неизбежного, прожить хотя бы секунду дольше. Пикап теперь прямо позади меня, нависая над моей «Короллой», как черная гора, и когда я пытаюсь уклониться от траектории следующей пули, его бампер с силой врезается в мой, заставляя мою голову дернуться вперед.
Хлоп!
Огонь пронзает мое плечо, ощущение такое резкое и внезапное, что поначалу не больно. Вместо этого я чувствую, как что-то горячее и мокрое скользит по моей руке, когда грузовик снова врезается в мою машину, заставляя ее содрогаться от мощного толчка. Затем меня накрывает тошнотворная волна боли, и с отчаянием умирающего животного я дергаю ремень безопасности и толкаю дверь.
Хлоп!
То, что осталось от ветрового стекла, разлетается вдребезги, когда я ударяюсь о грязь, так что тяжелый воздух со свистом вырывается из моих легких. Ошеломленный, я дважды переворачиваюсь, прежде чем приземлиться на спину и с ошеломленным ужасом наблюдать, как грузовик в последний раз врезается в мою «Короллу», сбивая ее с дороги и раздавливая о толстое дерево. С оглушительным визгом сокрушительного металла старая машина сминается, а затем, как в кино, загорается. Грузовик тут же дает задний ход, и какие-то остатки силы поднимают меня на ноги.
Беги, Хлоя.
С трудом переводя дыхание, я бреду к деревьям на ногах, которые на ощупь напоминают сломанные спички, и мои колени угрожающе подгибаются при каждом шаге. Моя нога зацепилась за корень, и боль пронзает мою левую лодыжку — ту самую лодыжку, которую я вывихнул, прячась в мамином шкафу, — но я просто стискиваю зубы и заставляю свои шаги удлиняться, не обращая внимания на горячую кровь, стекающую по моей руке, и головокружение, нахлынувшее на меня. надо мной волнами. Я не могу сдаться, если я хочу жить, поэтому я продолжаю идти, продолжаю хромать вперед в полубеге-полубеге, как у зомби.
Мужской голос что-то кричит позади меня, и я заставляю себя набрать скорость, рваные рыдания разрывают мои губы, когда еще одна пуля просвистывает мимо моего уха, раскалывая ветку передо мной.
«Чертова сука!»
Какое-то шестое чувство заставляет меня пригнуться, и пуля врезается в дерево вместо меня, когда я качаюсь вбок.
Беги, Хлоя.
Голос мамы звучит чище, чем когда-либо, и с приливом силы, о которой я даже не подозревала, я начинаю бег. Моя лодыжка кричит каждый раз, когда моя нога касается земли, мое зрение расплывается от тошноты и волн боли, но я бегу изо всех сил.
Только этого недостаточно.
Недостаточно.
Сила, подобная грузовику, врезается в меня, сбивая с ног, и огромная тяжесть вдавливает меня в усеянную листьями грязь. Я даже не могу хрипеть, когда моя грудная клетка расплющивается, а затем чудесным образом вес уходит, и я переворачиваюсь на спину.
Когда мое зрение проясняется, я вижу огромного темноволосого мужчину, оседлавшего меня, с направленным мне в лицо пистолетом и торжествующим рычанием.
— Попался, маленькая сучка, — говорит он, тяжело дыша. — А поскольку ты заставила нас работать на это, ты должна немного повеселиться.
51
Хлоя
Воздух устремляется в мои кислородно-голодные легкие, и я слепо размахиваю кулаком, целясь в это самодовольное лицо. Он с легкостью перехватывает его, грубые пальцы схватывают мое запястье и прижимают его к земле, вставляя ствол пистолета мне под подбородок.
— Еще раз двинься, и я снесу тебе гребаную башку, — рычит он, и я ему верю.
Я вижу свою смерть в его плоских темных глазах.
— Какого хрена, Арнольд? — восклицает второй голос, и над нами появляется еще один человек. Также вооруженный ружьем, он выглядит на несколько десятков лет старше моего похитителя, с редеющими седыми волосами и румяной кожей, раскрасневшейся от напряжения бега. Тяжело дыша, он приказывает: «Всадите в нее пулю и покончите».
— Еще нет, — бормочет Арнольд, не сводя глаз с моего рта. "Она хорошенькая. Вы когда-нибудь замечали это?
Голос другого человека становится хриплым. «Это не то, как мы делаем вещи».
«Кто трахается? Она все равно мертвое мясо. Кого волнует, насладимся ли мы кусочком, прежде чем закопаем его?»
Мой желудок вздымается от нового приступа тошноты, и только холодная бочка, застрявшая у меня под подбородком, удерживает меня от того, чтобы выцарапать глаза засранцу, когда он отпускает мое запястье и прижимает толстый грязный большой палец к моим плотно сжатым губам.
— Просто закончи уже эту чертову работу.
Тон пожилого человека стал резче, нетерпеливее, и на мгновение я наполовину боюсь, наполовину надеюсь, что Арнольд подчинится. Но он просто наклоняется и проводит влажным, пахнущим вяленым языком языком по моей щеке, как собака, и, когда из моего горла вырывается невольный крик отвращения, он засовывает большой палец мне в рот, так глубоко, что я задыхаюсь.
— Это мило, сука, — шепчет он, его глаза светятся похотью и диким возбуждением. — Это реально…
Резкий треск разрывает тишину, и он отдергивает руку. Через миллисекунду он стоит
