Ознакомительная версия.
Я вернулся на кухню и, не зажигая света, сварил себе кофе и сел на подоконник, где обычно сидела Ирина. Куда она могла пойти? Что вообще происходит у нее в голове? Что я знаю об этой девушке, кроме того, что у нее нежное страстное тело, вредный характер и что у нее внутри, под сердцем, живет моя будущая дочка Лилия? Плод нашей нелюбви. Где ее носит, в самом деле?
Оксана спросила меня, не хочу ли я жениться, и я не стал ей ничего отвечать. Привычка НЕ жениться вошла в меня, как вирус. Я столько раз отворачивался от этой перспективы, она так меня всегда пугала. Даже Оксана, если так посмотреть, при всей моей страстной любви, пронесенной сквозь годы, — что она была такое, если не железный аргумент против семейных отношений. Я люблю другую, безнадежно и беспредельно. Я обречен быть один. Я хочу быть один. Интересно, что бы я сделал, если бы Оксана тогда вернулась из своей Германии и согласилась стать моей женой? Как бы быстро я убежал? Как бы сверкали мои пятки? Я всегда больше всего ценил женщин, которым был не нужен. Ирина же как раз из таких.
Хочу ли я жениться? Белое платье теперь уже не налезет на Ирину. К тому же я совершенно не уверен в том, что она бы согласилась, сделай я ей такое предложение. Она открыла мне свою постель, но ничего больше. Не так и много в нашем мире. Я сделал глоток и сморщился. Кофейная гуща из чашки попала на язык. Я сплюнул и отставил чашку. Где же все-таки носит эту беременную? Могла бы хотя бы оставить записку. Я нервничал. За окном, несмотря на сияние улицы, стояла ночь и холод. Разве можно вот так уходить? Я вытянул шею и вгляделся вдаль. Тут я увидел ее.
Она стояла посреди улицы в купленном мной длинном белоснежном пуховике, в красной шапке и длинном красном шарфе и смотрела на человека, повернувшегося ко мне спиной. Мне было плохо видно. Собственно, если бы не яркий белый цвет, не красная шапка, я бы вряд ли смог разглядеть Ирину с такого расстояния. Она стояла без движения и слушала человека. Спросила дорогу? Забыла, как идти домой? Мало ли что там у нее в голове происходит? Может, ей стало плохо? Может, надо бежать? Я чуть не подскочил, испугавшись, что у Ирины прямо там, на зимней улице, по каким-то причинам начались преждевременные роды. Доктор говорил, что это может произойти по разным причинам. Доктор страшно ругалась, услышав о сумасбродной идее Ирины рожать дома. Но попробуй переубеди такую упертую девушку. Она притащила какого-то мужика из какой-то чуть ли не секты — акушера по фамилии Лавров, и уперлась, настояла на своем.
Может быть, это тот акушер Лавров? Я сполз с подоконника, суетливо натянул ботинки, набросил пальто и выскочил на лестничную клетку. Шапку забыл. Минус двадцать два, блин. Шапку я забыл зря, но возвращаться уже не стал. Вдруг нужно вызывать «Скорую»? Может, она хоть напугается и начнет слушаться? Я преодолел расстояние до дороги буквально за несколько минут. Ирина все еще стояла там, но мужчина, кажется, исчез.
— Ира? — выкрикнул я. — Ты чего тут стоишь? Ты в порядке?
— Гриша? — она вздрогнула и обернулась ко мне. Я же понял, куда она смотрела до этого — по тротуару в сторону метро от нее уходил мужчина средних лет или, скорее, даже старше. Высокий, одет в хорошую спортивную куртку, с сумкой за плечом. Он остановился и повернулся к нам, почувствовав, наверное, наши взгляды. Он посмотрел на Ирину — просто мужик лет под пятьдесят, ничего особенного, а она тут же побледнела, как белый лист, и, кажется, перестала дышать.
— Это кто? Это что, твой Петр? — я понял это как-то разом, за одну секунду. Хотя я его и не видел никогда, только слышал по телефону. А догадавшись, я вдруг испытал страстное желание подойти и ударить этого пожилого человека кулаком в лицо. Какая тварь, что он тут делает? Или… может. догадка заставила меня побледнеть тоже. Может, Ирина сама позвонила ему? Может, она решила от меня уйти? Господи, только не это!
— Я не понимаю, — пробормотала Ирина, — не понимаю. Не понимаю!
— Чего ты не понимаешь? Ты зачем с ним встречалась? Он же козел, разве это не ясно? Зачем он тебе, а? Что тебя не устраивает?
— Гриша! — она вскрикнула так, словно бы ей было больно от моих слов.
— Ира, Ира, ну… пойдем домой?
— Да. Да, пойдем домой, — она кивнула и сделала шаг ко мне. Кажется, он дался ей с трудом. Она не могла оторвать глаз от удаляющейся фигуры. Я подхватил ее под локоть и повел к подъезду против ее воли, как если бы вытаскивал ее с усилием из затянувшего ее водоворота. Только когда мы открыли двери подъезда и прошли внутрь, она вздрогнула, оглянулась и посмотрела на меня. Взгляд растерянный, в глазах паника.
— Я не понимаю, как я могла его любить! — выдохнула она, и мне моментально стало легче, словно с моих плеч слетела многотонная плита. Я побежал делать чай, я замотал Ирку в плед и усадил на диван, я принялся нести какую-то чушь о том, что любовь зла и слепа. Она слушала меня с каким-то недоверчивым изумлением, пила чай. Потом она вдруг разрыдалась и сказала, что чувствует себя полнейшей идиоткой.
— Ну-ну, перестань. Ну, не стоит. Все мы в той или иной степени полные идиотки.
— Не-ет, я самая большая идиотка на свете. Он пришел и стал говорить все эти вещи. Снова говорил про то, как ему без меня плохо. Зачем он это говорил? Чего он добивается? Он даже не поинтересовался, как я живу. Все смотрел на мой живот! Я хотела… черт, я не знаю, чего я хотела.
— Ира, — остановил ее я. — Тебе что, плохо со мной? Разве я чем-то тебя обидел?
— Что? Нет! — она посмотрела на меня с недоумением. — При чем тут ты? Просто. Ты не понимаешь, я же жила так, словно меня ампутировали. У меня же нет ничего, ничего и никого, кроме Пети.
— А я? А Адриана, твоя подруга?
— Гриша, я его любила. Ты кого-нибудь когда-нибудь хоть любил? Ты ведь даже не понимаешь, что это значит, — Ира снова уткнулась в мокрые ладони и застыла, только плечи вздрагивали. За все время ее беременности у нас, честно говоря, такие реки слез утекли. Я к ним давно привык, но сейчас это были другие слезы. Не потому, что каша недостаточно горячая, не оттого, что устала от серого неба, не из-за того, что я оставил ее на весь вечер совсем однууууу! Обычно ее печали были поверхностными, а слезные реки — обильными. Тут же она сидела молча, стараясь застыть в одной позе, и только плечи, только эти острые плечи. Она его любила. От этой мысли мне вдруг стало больно.
— Я не уверен, что понимаю, о чем ты говоришь. Я только знаю, что он тебя не стоит. Это факт.
— Этот факт меня просто бесит! — закричала она. — Знаешь, он позвонил и сказал, что он думал обо мне. Думал! И что дальше? Я тоже много о чем думаю. Он просто ничтожество. Почему он не может просто жить со своей женой? Или развестись с ней и жить одному? Зачем нужно вот это хождение по мукам? Или это такой своеобразный кайф — разрушать чью-то жизнь? Ему что, от этого лучше спится, если он знает, что я несчастна, что я люблю его и несчастна? Знаешь, что его разозлило больше всего?
Ознакомительная версия.
