Ознакомительная версия.
Дима сидел теперь на самом строгом посте, какой только смог извлечь из недр всемирной виртуальной сети. Он не позволял себе употребить даже масла, не только сливочного, но и растительного. Он ел размоченную гречку, вареную фасоль и свежие овощи, отчего у него уже началось масштабное расстройство желудка — гастрит, который молчал раньше при любом переедании, теперь возмутился от сырых помидоров и огурцов. Это было неприятно и даже мучительно, но чем хуже чувствовал себя Дима, тем лучше ему становилось. И страшный спрут, зажимающий ему горло в ночное время, отступал, давая ему дышать.
Он причастился уже раз десять — каждый выходной. Исповедался столько же раз, и каждый раз со слезами на глазах объяснял, что оболгал человека, лишил его работы, денег, связей, что назвал его больным. В первый раз было неприятно, стыдно и мерзко. Дима долго стоял рядом с очередью на исповедь и не мог на это решиться. К пятому разу возникло неожиданное освобождающее чувство, и Дима, наконец, осознал, что имеют в виду люди, когда говорят о благодати божьей. В этот момент хождение в «Стакан» стало напоминать муку смертную.
О том, чтобы примириться с Гришкой Ершовым, первым заговорил священник, у которого Кара исповедался. Кажется, самому священнику уже надоело из недели в неделю наблюдать рыдающего по одному и тому же вопросу толстого, одышливого мужика. И, исключительно из соображений милосердия, священник пообещал Диме прощение и отпущение грехов, которого так тому не хватало.
— Бог людям и не такое прощал, — добавил он, с досадой, которую, впрочем, не показывал, выслушивая историю Диминого грехопадения в одиннадцатый раз. — Все у вас будет хорошо.
— Вы думаете? — радостно улыбнулся Дима. Раз отпив из источника благодати, он никак не мог остановиться. И жажда душевная оказалась еще менее удовлетворимой, нежели телесные нужды. Он искал новых и новых возможностей для очищения своей грешной сути, и если бы для этих целей нужно было окатить себя хлоркой с головы до ног, он бы так и сделал. Идея ехать на Алтай к Целителю тоже пришла к Диме не просто так, а по промыслу божьему. Он заключался в том, что ему в руки при выходе из храма была вложена соответствующая бумажка с рекламой. Православное туристическое агентство организовывало туры по святым местам, а также доставляло страждущих в один совершенно определенный монастырь, расположенный далеко-далеко, где жил и принимал один крайне благословенный старец.
— Это же то, что мне надо! — воскликнул Дима, едва прочитав. Неделя ушла на то, чтобы уговорить самого себя, что вся эта жизнь — весь этот «Стакан», суетные дела, мерзкие меркантильные желания, греховные мысли не стоят и дня прожитого. И что нужно все менять.
— Что? Ты хочешь уйти сейчас? — вытаращился на Диму Макс Канаев, не веря собственным ушам. Он, возможно, перебрал со стимуляторами, у него, возможно, галлюцинации. Кто же уходит с таких должностей. И кем этого придурка, обретшего веру, заменить?
— Я должен оказаться в монастыре к марту, до конца поста. Мне еще многое предстоит сделать, — Димины глаза горели. Втайне, в глубине души, никому в этом не признаваясь, он чувствовал, что вот-вот встанет на настоящий ПУТЬ. Может быть, даже уйдет в монастырь. Это его судьба! Только вот плохо, что Ершов отказался с ним встретиться. А на телефонные извинения отреагировал некрасивым хохотом, а потом посоветовал Диме «не маяться дурью» и «отвянуть». Конечно, было бы куда лучше, если бы удалось примириться с Ершовым. Если бы он смог отдать дань, покаяться, желательно прилюдно. Рассказать, как неправ был, как теперь иначе видит все вещи, насколько он, Дима Кара, изменился. И попросить Гришку помолиться за него.
— Ты свихнулся? — спросил тот, стоило Диме только произнести слово «раскаиваюсь». Гришка осмеял Диму, попросил никогда больше не звонить и бросил трубку. Рядом с Гришкой то ли смеялась, то ли стонала от страсти какая-то женщина. Впрочем, как и всегда. Вокруг Гришки всегда крутятся женщины, вокруг него всегда полно греха. Возможно, подумал Дима, он и сам тоже — бес. Искушение в мужском обличье, соблазняющий образом жизни, своей легкой походкой, своим легким взглядом на вещи. Не зря же, в конце концов, Господь Всемогущий покарал Ершова, разбив его мотоцикл. Разве нет? Разве не лежала девушка, несчастная девушка в крови. Разве не вина это и не кара для Ершова? Еще неизвестно, кого, в конечном счете, Бог покарает. На Алтай! На Алтай!
— Отпусти меня, Макс. Бога ради! — Дима смотрел на Макса ненормальным взглядом, призывал задуматься о грехах и кричал о том, что нужно снимать больше религиозных программ. Но проблема была вовсе не в том, что Дима Кара хотел уйти, а Макс Канаев не представлял, как без него жить. Пожалуй, без Кары будет даже лучше. Работает он так себе, а уж скучный какой — смерть. Вопрос в том, где бабки — те, что были выделены вперед. Шоу у них было не дешевое, с разнообразными, зачастую черными расходами. И вот эти деньги, особенно их неучтенная часть, очень интересовали Макса. К сожалению, где деньги и на что они пошли, Дима пояснить не мог или не хотел.
— Меня деньги больше не волнуют, — говорил он так, словно бы этого было достаточно.
— Хорошо, что не волнуют. Но ты их под отчет должен сдать.
— Я все уже сдал, что оставалось. Непредвиденные расходы, — Димины глазки бегали из стороны в сторону. Отчасти (хотя он и себе-то в этом признаваться не хотел) именно желание избежать отчетов и разбирательств гнало его на Алтай именно сейчас, прямо посреди января, немедленно и без задержек. Пусть другие отчитываются. Все отчеты надо сдавать до первого апреля. Ну так его к тому времени тут уже не будет. Деньги расходовались хаотически, никто ни за что не отвечал, но в конечном итоге все это висело на продюсере. Не так уж и много он оставил себе. Если сравнивать.
— Кара, какие, к черту, расходы? Ты имей в виду, мы это так не оставим, — кричал Макс. Впрочем, Канаеву все и так было ясно. Дима деньги явно зажал, под такое благое дело, как поездка на Алтай. Даже раскаяние требует финансирования. Но почему, в конце концов, за счет Канала? Каялся бы, как полагается, с голой попой. Так нет, одной рукой крестимся, другой набиваем карманы. По-нашему, по-бразильски!
— Отпусти, я за тебя молиться буду, — вещал Димуля.
— А знаешь что — убирайся. И так достаточно цирка, без тебя, — зло крикнул Макс Канаев и подписал (с удовольствием) заявление Димы Кары об уходе по собственному желанию.
Ирина старалась держать себя в руках, но ей было страшно. Она постанывала против воли, так как тянущая боль в низу живота становилась все сильней. Гришка уже раз пятнадцать спросил, уверена ли она, что все хорошо и не роды ли это. И раз пятнадцать она ответила, что нет, это не роды и все с ней нормально. Разного рода схватки и прочие неприятные спазмы периодически случались и раньше. За последний месяц такое происходило все чаще. Федор Лавров, Ирин консультант из центра «Домашние роды для всех», сказал, что это совершенно нормально.
Ознакомительная версия.
