– Может, ты и прав, красиво жить не запретишь, но мне, например, стыдно, когда я вижу, как старики из урн бутылки вытаскивают, а молодые в небо за считанные секунды их месячную пенсию выпускают.
– Знаешь, это уже было, и не раз. Всеобщее равенство – это утопия, нам об этом еще в школе на истории рассказывали. Его же никогда не будет, ты сам это понимаешь, тогда чего стыдиться, если ты живешь лучше кого-то? Вместо того чтобы бить себя в грудь и кричать о несправедливости существующего социального строя, лучше наслаждаться жизнью, она и без того короткая. Всем не поможешь, – уверенно произнес Ромка, поднимая воротник куртки и застегивая молнию до упора.
– Всем не поможешь, – согласился Иван, – только о старых забывать все равно нельзя, хотя бы потому, что мы тоже старыми станем. По-твоему, это нормально, но когда те, которые придут после нас, будут плевать на тебя так же, как мы плюем на нынешних стариков, я просто уверен, у тебя будет совершенно иная точка зрения.
– Старость еще далеко, – беззаботно рассмеялся Ромка, – а молодость можно профуфыкать ни за понюшку табаку и даже не заметить этого. Радоваться жизни нужно сейчас, пока ты молод, а не когда у тебя два зуба во рту и костыли под мышками, верно я говорю, Николяша?
– Верно-то оно верно, да только… – повернувшись лицом к Роману, неспешно начал Николай.
– Куда?… Стой!!!- вдруг закричал Иван.
Ребята обернулись и увидели, что на проезжую часть из-за заснеженных кустов вынырнули двое мальчишек лет двенадцати. Один из них держал в руке что-то похожее на гигантский бенгальский огонь, сверкающий и искрящийся, рассыпающий вокруг себя снопы искр, а другой запрыгивал на друга со спины, пытаясь вырвать у него из рук забавную игрушку. В пылу погони оба они не заметили, как оказались на дороге.
В обе стороны проезжая часть была совершенно пустынна, даже у дальнего светофора не было ни души, и только один-единственный автомобиль, виляя из стороны в сторону, гнал по дороге на запредельной скорости. Заслышав визг тормозов, мальчишки отпустили друг друга и застыли на месте как вкопанные. Растерявшись от неожиданности, они смотрели на приближающуюся машину полными ужаса глазами и не могли сделать ни единого шага. На мокром снегу колеса автомобиля оставляли некрасивые черные полосы, но под действием огромной массы, он не мог затормозить, скользя протекторами по хлюпающей слякоти, как по маслу.
Все произошло в какие-то несколько секунд. Николай и Роман не успели даже опомниться, как Иван бросился к мальчишкам, выталкивая их из-под колес на свободную полосу дороги. Раздался глухой звук, и Иван, ударившись о капот автомобиля, упал на проезжую часть. Последний раз дернувшись, машина перекатилась передними колесами через неподвижное тело и остановилась. Мальчишки, опомнившись, рванули прочь, но никому не пришло в голову броситься их догонять.
– Ванька!!! – закричал Николай, бросаясь к машине. Упав на колени в хлюпающую лужу слякоти, он схватил друга за лицо и начал трясти. – Ванюха, открой глаза, скажи что-нибудь, ну, не дури, мы все уже испугались, будь человеком! Ванька!!!
Ваня лежал на спине, закинув назад голову и закрыв глаза. В его помертвевшем лице не было ни кровинки, а весь снег вокруг него был ярко-алым. Взяв с обеих сторон Ваню за руки, ребята волоком вытащили его из-под машины. Николай остался с ним, а Роман, сжав кулаки, двинулся к двери водителя. Николай наклонился над Иваном, рывком расстегнул молнию на куртке и стал делать ему искусственное дыхание.
– Давай, Ванек… давай… открывай глаза, черт тебя подери! – выкрикивал он, судорожно нажимая на грудную клетку. – Ты должен… не можешь же ты так… Ванька!
– Ах ты, мразь! – вдруг услышал Николай. Повернув голову, он увидел, как Роман, вытащивший водителя из кабины, пытается поставить того на ноги.
Повиснув на Роме мешком, водитель мычал что-то нечленораздельное и старался зафиксировать свой взгляд на постороннем человеке, обращавшемся с ним так бесцеремонно, но ноги его подгибались сами собой, а голова, мотавшаяся из стороны в сторону, не давала возможности сфокусироваться на чем-то определенном. Он был не просто пьян, он был мертвецки пьян и никак не мог понять, что произошло и что нужно от него этим людям.
– Бросай его к черту! – заорал Николай. – Вызывай «скорую», Ванька не дышит!
Оказавшись без опоры, водитель покачнулся и, громко икнув, стал оседать на дорогу, цепляясь руками за гладкую поверхность капота и сползая по нему, словно тряпичная кукла.
– Ребя-я-ят, все в поря-я-ядке! – глупо улыбнулся он, растягивая слова и подмигивая двумя глазами одновременно. – С Новым годом вас!
Рому трясло; выхватив мобильный телефон из чехла, он набрал номер, но короткие гудки отбоя возвестили о том, что абонент занят. Набирая снова и снова, Роман вслушивался в звенящую тишину трубки, ожидая, когда же длинный гудок даст надежду на спасение Ивана. Наконец в трубке что-то переключилось, и женский голос произнес:
– Служба экстренного вызова, говорите!
С того момента, когда окровавленное неподвижное лицо Ивана врачи «скорой» накрыли куском белой материи, больше Алена ничего не помнила. Где она, что с ней, не имело ровно никакого значения, в памяти отложились только тряские выбоины дороги; обжигающие волны боли, рвущие ее изнутри; запах несвежей медицинской клеенки и мелодия, назойливо повторявшаяся в мозгу одной и той же фразой:
Если он уйдет – это навсегда.
Значит, просто не дай ему уйти…
Какие-то люди в белых халатах везли ее на гремящей тележке по длинному безликому коридору, и дребезжание железных вращающихся колесиков разносилось гулким протяжным эхом. Боль, поднимающаяся откуда-то снизу живота, заполняла собой все, разливалась обжигающей волной и притуплялась снова. Хотелось лечь на бок и подтянуть колени к груди, свернувшись калачиком, но на это не было сил.
Слезы, горячие, крупные, как горошины, катились по щекам, попадали на губы и оставались там, запекаясь солеными островками. Беззвучные, они чертили произвольные дорожки на ее щеках, старательно вырисовывая горестное кружево бесконечного отчаяния.
Если он уйдет – это навсегда.
Значит, просто не дай ему уйти…
Они ушли оба, и Иван, и его так и не появившийся на свет сын, а она не смогла удержать ни того, ни другого. Обмануть можно кого угодно, иногда даже себя самого, но не судьбу. Можно остановить стрелки, заставив часы умолкнуть, но это не значит, что время перестанет идти вперед и что предначертанное не исполнится. Словно в насмешку, судьба всю жизнь отдавала Ивану ровно половину того, что ему принадлежало по праву. Уйдя из жизни так нелепо и скоро, он так и не узнал о своем отцовстве, а его сыну или дочери так и не довелось увидеть белый свет воочию.
