— Тебя это так беспокоит? — я чуть подаюсь вперед— Уж не тебе ли понимать, Третьяков, что моя личная жизнь к нашему бизнесу отношения не имеет.
— Твоя личная жизнь уже нас поставила раком, — Игнат ударяет по столу ребром ладони, — столько штрафов, сколько за эти две недели, мы за все семь лет на рынке не получали. А ведь это не все методы Зарецкого. Есть еще и гораздо менее законные.
Есть, разумеется. Так, например, в следующий раз поджечь могут не ресторан Вики, а наш офис.
Могут. В теории!
— Ты давно боишься неприятностей, а, друг? — ядовито уточняю я. — К бабкам-гадалкам не бегаешь порчи снимать от тех конкурентов, которых мы утопили?
— Нет, Тох, я не боюсь неприятностей, — измученно откликается Третьяков, — но для неё поставить бывшего саба на место должно быть гораздо проще, чем тебе. Или я плохо знаю Ирину.
Ведь есть же идиоты в этом мире. Нет, я мог ожидать этого прагматизма от Смалькова, он всегда был нашим “холодным рассудком”, сглаживал острые углы, оценивал риски, натягивал уздцы, если нас — молодых да ретивых — заносило. Но Третьяков…
Третьяков всегда был тем, кто поддерживал мою линию. Кто так же, как и я, понимал — без умения рисковать в бизнесе делать нечего. И вот сейчас эта крыса первой сигает с моего корабля.
— Я потребовал разрыва её отношений с Зарецким, — тихо произношу я, будто подчеркивая каждое слово жирной линией, — мне и нужно было с ним разбираться. Не вмешивая её.
— Тох, ты дебил?
Я встаю из-за стола.
Господи, вот дал же боженька партнеров, от души сыпанул.
— С твоим выходом из Совета Директоров разберемся позже, — холодно сообщаю я, — потому что сейчас ситуация такая, что либо я ухожу, либо ты.
— Тох, это не деловой подход.
— Не деловой подход — лезть с нашими делами к моей женщине, — пальцы правой ладони сжимаются в кулак и разжимаются снова, — это — за чертой позволительного, Третьяков. И работать с тобой после этого я просто не смогу. Ты же меня продал. После всего, что было — продал.
И неважно, даже если вдруг Зарецкий и не платил моему “другу”, все равно сути продажи это никак не поменяет. Продал не за деньги, так за отсутствие неприятностей.
— Наташа, входящие переведи на Геннадия Андреевича, я отъеду, — говорю, пропуская Третьякова вперед себя. Игнат притих — видимо, такого эха от своих действий он не ожидал. Хотя, чего он вообще ожидал — после предательства-то?
Вот он — подлинный вкус “партнерства” — с одной стороны, втроем-то мы всяко сильнее, чем поодиночке, с другой — один из участников симбиоза может оказаться… Третьяковым и продаться за половину рубля.
На Смалькова натыкаюсь уже у лифта.
— Подменишь меня? Мне нужно уехать.
— А Третьяков? — недоуменно уточняет Геныч. И мое лицо болезненно сводит. Ага, обычно меня заменял именно Игнат.
— С Третьяковым нам придется разойтись.
— Та-а-ак, — Смальков напрягается сильнее и шагает за мной в лифт, — и что он натворил?
Обрисовываю. Вкратце. Ровно столько, сколько движется лифт с нашего двенадцатого этажа и до первого.
— Тоже считаешь, что мне надо было побежать к своей женщине и попросить её спасти меня от её плохого бывшего? — скептически спрашиваю, глядя на охуевающего Смалькова.
— Ну, Игнат… Допрыгался, инициативный наш, — Геныч чуть покачивает головой, — хорошо, Тох, я тебя понял. Подменю. Дела обсудим позже?
— Да, — сухо киваю я.
Денежные дела никуда не убегут, за половину дня Третьяков никуда свою долю акций не сольет, на то у нас и ЗАО, что кого попало мы к себе не берем.
А еще это означает, что если я хочу избавиться от этого урода — мне придется раскошелиться. Он же назло мне загнет цену.
Вот только это в любом случае ждет.
А все вопросы с Ириной нельзя откладывать на потом. Потом — будет поздно.
Тем более, что я совершенно не хочу, чтобы она видела меня таким, как сейчас.
Проигрывающим.
Проигрывающим не только ей.
Это вообще-то очень эксклюзивная привилегия, да.
Я успокаивал себя тем, что для неё я могу быть кем угодно, но за пределами её квартиры я по-прежнему остаюсь собой. И она это знала. Я был победитель по жизни и проигрывал только ей.
Меня напрягает, что она не звонит. Сама не звонит и на мои звонки не отвечает. Будто разозлилась на то, что я лично не приполз к ней просить о помощи. Будто наказывает меня за это.
Черт, если это так, то я совершенно не представляю, как продолжать с ней отношения.
Потому что…
Просить её о наказании — да, я могу. Принимать эти наказания — о да, с большим удовольствием. Вставать перед ней на колени — это вообще почти привычка. Будто иначе и не бывает. Но это личное. Наше с ней и больше ничье. Она перевернула часть моего мира, она заставила меня принять в себе желание покоряться — ей, только ей и никому больше.
Но свои проблемы я решаю самостоятельно. И не согласен, чтобы хоть что-то менялось в этом вопросе.
И я сам должен разобраться с Зарецким. Тем более — как с ним разберется она и сейчас, когда их отношения уже разорваны?
Она может меня спасти, да, может согласиться на его условия, и это неприемлемо — у меня внутри взрываются кровавые гранаты только от одной мысли об этом.
А что еще?
Зарецкому нужна моя госпожа, моя Ирия. Его не устроит никакой другой исход.
Я — его не вижу.
Но этот вижу предельно ясно. И он меня не устраивает. Он меня настолько не устраивает, что у меня даже фантазии не хватает, насколько мучительную смерть я желаю Зарецкому.
Я еду к ней и я сам не знаю, чего я хочу. Внутри творится какой-то трэш и ад из клочков сумбурных мыслей.
Что, если она согласится на его условия?
Что, если она во мне разочаруется?
Что, если она решит, что Зарецкий нуждается в ней сильнее и выберет его?
И мне бы меньше рефлексировать, но тишина и пустота в автомобильном салоне навевают. Даже радио не помогает.
Господи, наконец-то подъезжаю к дому Ирины, ощущение было — на светофорах чуть не вгрызался в руль от напряжения.
Её машина на месте — уже уехала на другой или еще дома? Мне не повезло, или все-таки я успел?
Но ведь почему-то же она не отвечает.
Я вылезаю из машины.
Сталкиваюсь с Ирой уже нос к носу у самого подъезда.
Сталкиваюсь, как Титаник с айсбергом, с тем же плачевным финалом.
Она — такая бледная, холодная, но такая спокойная — как скальпель в руках опытного хирурга. Она точно знает, что будет делать дальше.
А я — иду ко дну.
По одной простой причине — на плече у Ирины та самая сумка с атрибутикой.
С которой она на моей памяти ездила только к Зарецкому…
Глава 43. Антон
Мне кажется, от моего взгляда сейчас можно было оплавиться. Сгореть. Или как минимум — порезаться.
Ирина выдерживает мой взгляд спокойно. Абсолютно не меняя положения тела, не поправляя сумку, никак не проявляя нервозность, хотя вот сейчас — то самое положение дел, когда она должна бы понимать, что я не конченный кретин. И самое время понервничать! Ведь понять, куда она собралась — в этих кожаных брючках, так вызывающе облегающих её бедра, настолько просто, что даже конченные бы доперли.
— Антон, посмотри на меня, — требует Ирина, и я перевожу свой взгляд ей на лицо. О да! Судя по недовольно поджатым губам — она точно понимает, в том, что и какими словами я сейчас думаю.
Ни одной цензурной мысли. Я собой горжусь даже.
— Ты помнишь, что я вчера тебе сказала? — ровно спрашивает она. А я припоминаю…
Мне нужен только ты.
Самые охуенные слова, которые я от неё слышал. Но сколько в них искренности, если она уже сейчас собралась к Зарецкому?
— Я помню, — отзываюсь я бесстрастно, — ты будешь отрицать, что сейчас едешь к нему?
Она смотрит на меня и как-то уж очень ехидно улыбается.
Качает головой.
— Это была бы заведомая ложь, малыш. А я тебе не вру, — меня в жизни настолько эффективно не выжигало ничто, кроме вот этой короткой фразы. Выжгло, и вот я уже подбираюсь, потому что…
