увидел ее в особняке Альтьере, и никогда бы не отпускал.
Я стиснул зубы, стараясь не думать о ее предложении. О том, как я мог бы иметь ее в своей постели каждую ночь, по любой своей прихоти, в безопасности от вмешательства этого копа, если бы принял ее предложение. Но сейчас, как никогда, когда она была мягкой, готовой и умоляющей без всякой сделки между нами, я не мог представить, что превращу это в контрактное обязательство. Обмен секса на деньги — то, чем я никогда не занимался и не собираюсь начинать сейчас.
И дело не в напитке, который мутит мне голову, когда мой водитель подъезжает к краю доков в одиннадцать часов вечера и паркуется в тени, чтобы я мог выскользнуть и присоединиться к мужчинам, ожидающим груз и охраняющим его во время разгрузки. Такое ощущение, что половина моей головы находится здесь, где и должна быть, а половина — с Милой.
Из-за этого я чуть не погиб.
Я наблюдаю за тем, как мужчины поднимают ящики на причал, а часть моего сознания размышляет о том, как поздно я смогу проскользнуть в ее квартиру в субботу вечером, захочет ли она увидеть меня после ночи на работе. Мысль о ее работе заставляет мое нутро сжиматься от негодования — мысль о том, что другие мужчины смотрят на нее, прикасаются к ней, возбуждаются от нее. Я почти не обращаю внимания, когда воздух внезапно рассекается рядом с моим ухом, и почти сразу же раздается тихий стук пули, ударившейся о дерево.
Все сразу приходит в движение. Люди у ящиков падают, доставая оружие, те, кто охраняет их, достают свое. Мой пистолет рефлекторно оказывается у меня в руке, когда я отступаю назад и нахожу Федерика, мою правую руку. Он подходит ближе, чуть подавшись вперед, и ищет источник выстрела.
Справа от меня стреляют несколько моих людей. Я улавливаю направление их прицела как раз вовремя, чтобы увидеть, как падает фигура в черной одежде, а тени других расходятся в темноте. Еще один падает, а потом они исчезают, растворяясь в ночи.
С нашей стороны потерь нет, но это не проблема. Теперь нужно быстро вынести эти ящики, пока не приехали копы. С телами нужно разобраться. За несколько секунд моя ночь значительно усложнилась.
Сегодня я не увижу Милу. Я должен был бы почувствовать облегчение от того, что решение принято за меня, но все, что я чувствую, это сжимающее разочарование. Чувство, что после этого, особенно после такого, я хочу, чтобы она была рядом со мной. Этого должно быть достаточно, чтобы заставить меня бежать за холмы — от мысли о том, что мне нужно не просто удовольствие, а ее компания. Ее тепло в моей постели. Ощущение моих рук вокруг нее.
Но это не так. Все, что я чувствую, это раздражение от того, что моя ночь будет поглощена осложнениями, вместо того чтобы быть предоставленной мне.
Ближайшее к нам тело в черной одежде не имеет никаких опознавательных знаков — кроме татуировки на запястье. Орел с расправленными крыльями, символ Братвы.
— Один из людей Егора, — бормочу я, глядя на Федерика. — Избавься от тел. Сделай так, чтобы не осталось никаких следов.
Уже после часа ночи ящики благополучно перевезли в другое место, на другой склад. Я возвращаюсь в свою квартиру, с трудом принимаю душ и падаю, обессиленная, в постель. По телу пробегает дрожь желания, в нем вновь вспыхивает тоска по ней, но я слишком устал, чтобы отвлекаться на это надолго.
И снова, когда я засыпаю, все мои сны — о ней.
ЛОРЕНЦО
Обычно в прошлом я пропускал представления и гала-концерты, связанные с патронажем балета семьей Кампано. Этим всегда больше интересовались Данте и Аида, а поскольку один из них всегда появляется на сцене, я редко это делал. Но сегодня, спустя неделю после того, как я в последний раз видел Милу, я обнаружил, что надеваю хорошо сшитый костюм в своей старой спальне в семейном особняке, готовясь к вечернему выходу.
Я никогда не видел, как Мила танцует на сцене. Я мельком видел, как она танцует в студии в тот день, когда пришел туда, чтобы встретиться с ней, и если это был хотя бы намек на то, каким будет ее выступление, то я не сомневаюсь, что оно будет потрясающим. У меня нет никаких реальных знаний о том, из чего состоит хороший балет, но я не уверен, что это имеет значение.
Все остальное, кроме нее, — просто декорации. Она — все, что я хочу увидеть сегодня вечером.
Когда я спускаюсь, Данте и Аида уже внизу, тихо беседуют в гостиной. Эмма сидит рядом с Данте, одетая в темно-зеленое вечернее платье, которое выглядит слишком элегантно для ее обычного стиля. Она постаралась привести себя в порядок — ее обычно дикие вьющиеся каштановые волосы уложены и зачесаны назад в аккуратный пучок, легкий макияж подчеркивает ее милые черты. Она даже надела туфли на высоком каблуке, и рядом с моим братом, даже я должен признать, что они составляют прекрасную пару. В Эмме есть черствость, которую я не ожидал увидеть в Данте, но в ее взгляде есть и мягкость, которая сглаживает все эти острые углы.
Я не одобрял их отношения, а иногда до сих пор не уверен, одобряю я их или нет. Но я не могу отрицать, что то, как они смотрят друг на друга, не позволяет не видеть, как они влюблены.
Каково это? Не обращать внимания на все причины, по которым что-то не должно произойти, и просто… позволить этому случиться? Каково это — позволить себе испытывать такие чувства к Миле?
Аида одета в элегантное черное платье с золотой отделкой, ее темные волосы свободно завиты вокруг лица и убраны назад спереди. Я подхожу к ней и обнимаю, когда она встает. Она чаще бывает в колледже, чем дома, и мы все скучаем по ней, когда ее нет. У нас с Данте бывает мрачное настроение, а Аида — всегда лучик солнца.
— Ну, я смотрю, Данте и Эмма все-таки остепенились, — говорит Аида, одаривая Данте дьявольской ухмылкой. Щеки Эммы слегка розовеют. — Так когда ты приведешь кого-нибудь домой, Энцо?
— Не в ближайшее время, — заверяю я ее. Эта мысль уже давно не давала мне покоя, но сейчас, когда Мила занимает первое место в моем сознании, она кажется еще более реальной. Все остальное между
