добраться до нашей машины, но они не убили меня только потому, что не хотели попасть в
нее.
― Ну, ты же все равно ее защищал, ― запротестовала я.
― Это моя работа, ― бесстрастно ответил он.
― Ты имеешь в виду, в твоей семье? Ты, типа, телохранитель?
― Нет, это моя работа как мужчины.
Я приподнялась на локте, чтобы посмотреть на него.
― Что ты имеешь в виду, говоря ― работа мужчины?
― Мужчины должны быть защитниками. ― Он улыбнулся и погладил рукой мою щеку. ― Хотя… иногда… они сами становятся теми, кого защищают.
Я поняла, что он говорит о том, что произошло в сарае.
Я поцеловала его руку и улыбнулась…
Но мне все равно хотелось знать, о чем он говорит.
― То есть ты считаешь своим долгом защищать всех женщин?
― Ну… если я могу, то, наверное. Но я говорил конкретно о семье.
― Например, о твоей невестке, ― сказала я.
― Да. Хотя в то время она еще не была моей невесткой.
Я знаю, что это было совершенно иррационально…
Ведь эта девчонка вышла замуж за его брата и теперь стала его сестрой.
Но меня пронзила ревность.
Не знаю, почему…
Хотя, может быть, это была мысль, что он мог бы сделать это для любой другой женщины, кроме меня.
Массимо продолжал, не обращая внимания на зеленоглазое чудовище, грызущее мое сердце.
― Я имел в виду скорее жену мужчины и его детей.
Не подумав ― и, вероятно, потому, что я все еще ревновала, ― я сказала:
― Значит, ты будешь защищать наших детей.
Как только слова покинули мой рот, у меня чуть не случился приступ паники.
Черт, зачем я это сказала?!
Но Массимо лишь улыбнулся мне.
― Да… но это будет и твоя работа.
Мой страх немного утих и сменился любопытством.
― Что ты имеешь в виду?
― Это значит, что я буду оберегать тебя и наших детей… а ты будешь оберегать наших детей. Ты ― последняя линия обороны.
― …последняя линия обороны? ― спросил я с беспокойством.
― Если со мной что-то случится.
Моя грудь сжалась и похолодела.
― Ты сказал, что не оставишь меня.
Как будто шестилетняя Лучия завладела моим телом и озвучила мои самые глубокие страхи.
― Я могу оставить тебя только в том случае, если мне придется умереть, чтобы защитить тебя. ― Он улыбнулся. ― И наших детей. Это моя работа.
Его слова снова обрушились на меня приливной волной эмоций.
Это была печаль, когда я вспомнила, как мои родители умирают на моих глазах…
Но была и глубокая благодарность. Потому что я без сомнения знала, что мои родители отдали бы свои жизни, чтобы спасти меня.
Просто их застали врасплох. Их убили еще до того, как они успели сделать выбор.
Но была и другая эмоция, которая бушевала во мне ― всепоглощающая любовь.
То, что этот человек не избегал разговора о детях…
Что он не избегал разговора о своих обязанностях…
Что это было частью его кодекса ― того, что определяло его как мужчину.
Что он готов сражаться и даже умереть за меня и наших детей…
И он ожидал, что я сделаю то же самое для них, если когда-нибудь придет время.
Мои глаза наполнились слезами, которые полились по щекам.
Но он неправильно понял смысл моих слез.
Он подумал, что я вспомнила о своих родителях.
Или, точнее, он решил, что я думаю только о своих родителях.
― Прости меня, ― прошептал он, прижимая меня к своей груди. ― Я не должен был этого говорить.
Я оттолкнула его. В его глазах мелькнул страх, он испугался, что сказал что-то такое, что все испортит.
Но я оттолкнула его, чтобы обнять ладонями его лицо и поцеловать.
Страстно.
От всего сердца.
Он поцеловал меня в ответ так же яростно.
Когда наши губы наконец разъединились, он прошептал:
― За что это было?
― За то, что ты есть, ― прошептала я.
Я вытерла слезы, и он помог мне, смахнув их большим пальцем.
― Ты в порядке? ― спросил он.
Глупая я ― я должна была просто сказать ему о своих чувствах.
Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ.
Это то, что я хотела сделать.
Но я боялась.
Боялась, что он не ответит.
Поэтому я пошла по легкому пути…
И сказала то, что было легко:
― Мне нужно трахнуть тебя прямо сейчас.
Он удивленно рассмеялся, но, к его чести, смирился с этим.
― Что ж, я не буду отказываться.
Я прижалась к нему и стала отчаянно целовать его, не желая отпускать…
И как только я почувствовала, что его член стал достаточно твердым, я потянулась вниз и опустилась на него.
И, покачивая бедрами, я целовала его снова и снова.
Но на этот раз я сосредоточилась не на себе и своем оргазме.
Я хотела сделать что-то для него.
― Что я могу сделать, чтобы тебе было еще лучше? ― прошептала я, двигаясь на нем.
― Не думаю, что это возможно, ― пробормотал он.
Ого ― это вызов.
Я знала, что ему нравится…
Я потянулась вниз, взяла его руки и положила их себе на задницу.
Затем я наклонилась и прошептала ему на ухо:
― Я тебя ненавижу.
Конечно, на самом деле я имела в виду «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ».
Может быть, только так я и могла сказать ― я люблю тебя ― с точностью до наоборот.
Не знаю.
Но я повторяла это снова и снова, со всей сладостью и пылкостью, которую чувствовала внутри себя.
Ему это нравилось.
Когда я наконец отстранилась, потому что была близка к тому, чтобы кончить, он смотрел на меня не отрываясь.
Одна его рука по-прежнему сжимала мою задницу, а другая тянулась вверх и ласкала мою грудь, пока я скакала на его члене, все ближе и ближе приближаясь к оргазму, и мой шепот постепенно переходил в крики.
― Я ненавижу тебя… Я ненавижу тебя… Я ненавижу тебя…
При этом я все время мысленно повторяла: «Я люблю тебя… Я люблю тебя… Я люблю тебя»…
Пока мы оба не кончили одновременно, после чего я рухнула ему на грудь, и мы поцеловались.
Массимо
Когда она сказала мне ― я тебя ненавижу…
Я прекрасно понимал, что она хотела сказать на самом деле.
Она просто
