Если он и за день весь истомился, то к вечеру, когда чувство одиночества обычно обостряется, и вовсе тоска стала непереносимой.
«Всё-таки позвоню», — решил наконец. В сотый раз взялся за телефон, нашёл её в списке контактов, но тут же сбросил. Набрал службу такси.
Когда подъехали к её дому, посмотрел на часы — десять вечера, начало одиннадцатого.
«Не поздновато ли для гостей? — тотчас забеспокоился Ремир. — Всё равно поднимусь. Выставит так выставит».
Он расплатился и отправился искать нужный подъезд. Дом был старый, двор — колодцем со сквозными арками. Посреди — детская площадка. Одну из скамеек на площадке облепила местная молодёжь. Парни, девчонки. Они курили, пили пиво из банок и трепались о какой-то дикой мути, время от времени прорезая двор хохотом.
Ремиру нужна была шестнадцатая квартира, это он знал — всё остальное не помнил. Слишком поспешно в прошлый раз убегал. Но на подъездах, как назло, не было никаких табличек. И двери у всех железные, не прорвёшься. С какой тут стороны вести отсчёт — непонятно.
Он уже собрался подойти к молодёжи за помощью, когда на балкон второго этажа вышел мужик покурить.
— Где шестнадцатая квартира? В каком подъезде? — спросил Ремир мужика.
Тот флегматично махнул рукой, указав зажжённой сигаретой на соседний подъезд. Теперь оставалось дождаться, когда кто-нибудь выйдет или зайдёт. Но тут, к счастью, свезло — и пяти минут не простоял, как замок пиликнул и на улицу вышел парень с собакой.
Перед её дверью на втором этаже он остановился, вдруг заробев. А если она не одна? Мало ли… Он толком про её личную жизнь ничего не знает. Да нет, тут же успокаивал себя. Коля говорил, что больше никто из больницы её не встречал. Но Ремир всё равно напряжённо прислушался.
Потом подумал, что надо было хоть в магазин заехать. Купил бы торт, конфеты, вино… В гости же с пустыми руками не ходят.
В гости и ночами без приглашения не ходят.
Может, съездить в какой-нибудь круглосуточный супермаркет?
Нет, пока ездит, будет совсем поздно…
Внизу хлопнула подъездная дверь — возвращался парень с собакой.
Это ж сколько он тут стоит, мнётся, сам с собой спор ведёт?
Ремир нажал кнопку звонка и напряжённо замер.
Глава 34
Чем бы Полина ни занималась, что бы ни делала, всё равно так и видела перед собой жгучий взгляд Ремира, полный безудержного желания. От одного этого взгляда сладко ныло внутри, а были ещё прикосновения его рук, его тела, сбившееся дыхание…
Если бы Максим Викторович не возник в тот момент, она бы за себя не поручилась. Да что уж скромничать — не поручилась она. Если вон стоит только вспомнить, и сердце заходится. А если совсем честно, то она даже представляла себе, как бы оно всё случилось, не появись Астафьев. Эти нескромные фантазии и будоражили, и вгоняли в краску.
Сомнений, вообще-то, тоже хватало, куда без них? Вдруг ему от неё только это и надо? Тогда ведь сбежал. Ну и… мог бы всё же позвонить. И позвонил бы, конечно, если б хотел. Но не звонит, значит, не хочет…
Но с другой стороны, он же столько всего для неё сделал, просто так, даже после того, как она ему отказала. А она ему и спасибо-то толком до сих пор не сказала.
Полина поймала себя на мысли, что с нетерпением ждёт понедельника. Кто бы мог подумать!
С Сашкой — у той же строгий режим — Полина привыкла ложиться рано. Но что с пятницы на субботу полночи промаялась, что теперь — легла, а сна ни в одном глазу, и сердце гулко стучит в ушах. Когда уже оно успокоится?
Ещё и как назло местная компашка на площадке засела — гоготали на весь двор, и наверняка просидят так до рассвета. Прогнать бы их, но связываться не хотелось. Не то чтобы она боялась эту мелкую гопоту — почти всех из них знала лично, а один, Семенцов, в своё время даже с признаниями к ней подкатывал и, получив отворот, вполне достойно его принял. Просто настроения не было. Её томили совсем другие чувства, далеко не боевые. Так что борец за порядок и покой во дворе из неё сейчас получился бы никудышный.
Полина взяла ноутбук. Решила почитать что-нибудь из классики, чтоб сморило. Открыла наобум Гончарова, но, не прочитав и пары абзацев, свернула страницу. Забила в гугл Ремир Долматов, нашла тот самый снимок, где он расслаблен и благодушен. Посмотрела на черты его, на взгляд мечтательный, и так сердце защемило в груди…
Сто раз она пыталась воскресить в памяти того мальчишку, которого они дразнили в лагере Маугли, но лицо его стёрлось, запомнились лишь горящие чёрные глаза. Ну и нрав. В те годы ей он казался неинтересным только потому, что был её младше, тогда как она даже на ровесников взирала с тоской и пренебрежением. Хотя что-то всё-таки и тогда её в нём зацепило, ведь она по-настоящему страдала из-за случая в сарае…
Прилив воспоминаний нарушил звонок в дверь. Полина отложила ноутбук, накинула халатик. Недовольная пошлёпала в прихожую. Одиннадцатый час — какие могут быть гости?
Наверняка это кто-нибудь из этой развесёлой компашки, хотя бы тот же Семенцов. Они вообще имели такую дурную манеру: ломиться, когда им в голову взбредёт, чтобы, например, водички попросить или пятьдесят рублей занять.
Полина распахнула дверь и обомлела. Аж дыхание перехватило. Он! Ремир! Стоял на пороге и смотрел на неё так, что душу, казалось, мог выжечь дотла. С минуту оба стояли, не говоря ни слова, не в силах оторвать взгляд. Затем Полина будто очнулась, распахнула дверь пошире, тут же в смущении опустив голову и прикусив нижнюю губу.
Ремир выглядел непривычно: в тёмно-синей футболке-поло и голубых джинсах. Даже вместо начищенных чёрных туфель — серые конверсы. Такой неформальный Ремир будоражил её, конечно, ничуть не меньше, но чувствовала себя сейчас она немного свободнее. Потому что в привычном облике, лощёном и импозантном, она всё равно воспринимала его в первую очередь, как директора, даже там, в больнице. А вот такой он — парень да парень. Он даже выглядел так гораздо моложе.
Ремир тоже признал халатик. Оглядел её с ног до головы, сглотнул. Привалился плечом к стене и опять молчит. Молчит и смотрит так, как умеет только он. Так, что, в общем-то, и без слов чувствуешь всё, что чувствует он.
Но что ж он так долго молчит? Видимо, такая у него особенность — эти вступительные паузы. Впрочем, Полина его не торопила, просто наслаждалась моментом, хоть и глазам не верила — сам Долматов в её тесной прихожей субботним вечером. Абсолютно трезвый, кстати! Значит, не порыв, значит, обдуманно приехал.
Она невольно улыбнулась. А он нет, он вперился в её губы взглядом, но почти сразу сомкнул веки, на мгновение, и потом уже посмотрел в глаза, между прочим, с неожиданной серьёзностью. И выдал, как всегда, с места в карьер, без всяких экивоков:
— Ты мне нужна.
Глупое сердце восторженно подпрыгнуло, требуя ответить: «И ты мне». Но Полина изобразила непонимание:
— В каком смысле?
— В любом смысле, — тяжело ответил он. И взгляд его тоже стал тяжёлым. — Я хочу быть с тобой… Я очень сильно хочу быть с тобой. Постоянно… всегда…
Он отвёл взгляд, отвернулся к стене и заговорил разволновано, даже сбивчиво:
— Ты даже не представляешь, как сильно я хочу быть с тобой. Думаю о тебе всё время. Ни о чём другом думать не могу. Макс вон приезжал, про работу парил. А я ничего не понял, на всё плевать стало. Я тебя…
Он осёкся, посмотрел снова на Полину, посмотрел так, словно огнём обдал.
— Я даже жениться на тебе готов. Хоть сейчас.
Полина опешила. Признание его и ошарашило, и вскружило голову, и теплом всю душу заполонило. Но последняя фраза неприятно царапнула: даже жениться… Она, как фальшивая нота, портила его такую искреннюю и горячую речь. Если уж честно, даже обидно как-то стало.
— Если это предложение руки и сердца, то оно на троечку, — с деланной улыбкой ответила Полина, — с минусом.
И в ту же секунду она сильно, до ледяного холода по спине, пожалела о своей колкости. Он прожёг её убийственным взглядом, сжал челюсти, спустя пару секунд спросил:
