наследникам Ермаковой что-нибудь слышно?
— Брат, я же не подслушиваю.
— Колись. Ты всегда все знаешь.
Азиз мнется. Точно знает что-то.
— Завтра ее муж приезжает, — отвечает, потирая шею. — Тебе лучше тут не появляться.
Сам решу, где и когда мне появляться. От какого-то упыря, который за своей женой присмотреть не смог, скрываться не собираюсь. Я чужую бабу не уводил. Сама ко мне в койку прыгнула, сняв обручальное кольцо и забыв о муже.
— Замерзла? — С улыбкой тру плечо поежившейся медсестрички. — Идем в дом. Пообедаем.
Не успеваем на крыльцо подняться, как оглушительный выстрел сотрясает окна, стены, воздух, распугивая раскричавшихся ворон и остановив ход времени.
Ася
Молниеносная реакция Камиля пугает больше самого выстрела. В долю секунды он пригибает мою голову и накрывает собой с начисто выжженным любовью инстинктом самосохранения. А пока я соображаю, что происходит, он уже с профессиональной резвостью крутится вокруг меня с выставленным вперед пистолетом и спиной прикрывая меня от опасности.
— Брат, кажется, стреляли в доме, — бормочет Азиз, тоже двумя руками сжимая пистолет.
— Знаю, — сквозь зубы цедит Камиль.
Я узнаю в нем бывалого хищника на охоте. Только ему нужна не жертва, а тот, кто нарушил покой стаи.
— Оставайтесь здесь! Азиз, глаз с нее не спускаешь.
— Камиль! — Я хватаю его за руку, не пуская в дом.
— Со мной все будет хорошо, девочка, — убеждает он, целуя меня в губы.
— Месяца не прошло, как тебя подстрелили! А ребро, голова… Камиль!
Но он не слушает. Влетает в дом и запирает дверь изнутри. Я бросаюсь к окну, надеясь что-то разглядеть. Бесполезно. Шторы задернуты плотно, а ладонями, прижатыми к ледяным стеклам, я ничем помочь себе не могу.
— Настя, стой! — Азиз не пропускает меня дальше, преградив путь. — Не глупи. Пулю подцепишь.
— Я не могу просто стоять и ждать! — вскрикиваю я, отталкивая его.
— Не пущу! — повышает он голос, хватая меня обеими руками. — Брату пообещал! Не создавай нам обоим неприятности.
И все же я продолжаю извиваться в его тисках. Вспомнив свежие уроки Камиля, выкручиваю его руку, вынуждаю загнуться, ударяю в шею и сбегаю с крыльца. Пока Азиз откашливается, стоя на коленях, я оббегаю особняк. Замечаю, как кто-то выпрыгивает из окна, и прячусь за колонной.
Беглец шуршит в колючих розовых кустах, постанывая и кряхтя. Похоже, подвернул ногу или ушибся. Пока он выбирается, моя рука тянется к пистолету за спиной. Тихонько вытаскиваю его, снимаю с предохранителя и сглатываю.
Птичий гомон стихает. В воздухе звенит только мороз, поэтому я слышу свое удивительно ровное сердцебиение. Один удар, второй, третий. Выдыхаю, дергаю затвор и выскакиваю из-за колонны в тот самый момент, когда беглец вылезает из кустов.
Тяжело дыша, он выпрямляется и замирает, уставившись на меня.
Глеб.
Ну конечно же это он! Кто еще мог отстреливаться, попав на раскаленную сковороду?
Лицо еще слегка припухшее, зубов с одной стороны нет, на шее бандаж, на челюсти повязка. Смотрю на него, побитого, больного, хромого, отчаявшегося, а жалости ни капли не испытываю. Вспоминаю, как предал меня, как пытался изнасиловать и убить, и тошнота к горлу подкатывает.
— Аська, ты чего? — шепелявит он, нервно улыбаясь и разводя руки в стороны. В одной держит пистолет, но не спешит наводить на меня. Трусит под моим прицелом. — Это же я.
— Да, — киваю я. — Это ты. Пушку на землю! — рявкаю, не мешкаясь, и он вздрагивает. Лишь бы снова не обоссался, слизняк!
Боже, с каких пор я стала так грубо мыслить?
За моей спиной слышатся приближающиеся тяжелые шаги. Глеб понимает, что ему конец, рискует выстрелить, но моя пуля оказывается быстрее. Прошибаю ему вооруженную руку, лишив пистолета и последней надежды.
— А-а-ар-р-р!!! — вопит он, схватившись за кровоточащее запястье и согнувшись пополам. — Ну ты и с-с-с…
— Сюда! — доносится голос Азиза.
Я отвлекаюсь, и Глебу удается юркнуть в сад. Азиз с парнями из охраны бросается следом, а меня за руку хватает Камиль.
— Я тебе что сказал?! — зверем ревет, забирая у меня оружие.
— Да с чего ты взял, что я буду тебя слушать?! — в ответ кричу я, выкручивая руку из его стальных пальцев. — Я что, собачка?! Да и была бы собачкой, не стала бы слушать! Думала, ты уже понял, что меня бесполезно дрессировать!
Камиль открывает рот, но молчит. Ударил бы, да вовремя спохватывается, что перед ним я. Сжимает челюсти и, закрыв глаза, просто рычит от злости.
— Куда он стрелял? — спрашивает уже спокойнее, обводя меня беглым взглядом.
— Он?! — развожу я руками. — Это я стреляла! Вон его ствол. Рядом с каплями крови.
— Ты? — Он косится на указанное место.
— Представь себе! Проверь патронник. Там одного не хватает.
Камиль тупит взгляд на мой пистолет, улыбается уголком губ и возвращает его мне.
— И как? Трясет?
— Как видишь, — смело отвечаю и беру оружие назад. — Кто-нибудь ранен?
— Да. Адель порезалась о разбитый стакан. Этот дебил промазал даже с расстояния вытянутой руки, — усмехается Камиль, обвивает мою талию рукой и притягивает к себе. — А с тобой опасно иметь дело, девочка. — Он целует меня жгуче и жадно, даже слегка прикусывает нижнюю губу.
— М-м-м… — мычу я. — Это что-то новенькое. Завелся, что ли? — смеюсь, словно минуту назад не стреляла в живого человека.
— Иди перебинтуй ту алкашку. Я выловлю ее тормоза.
— Камиль, будь осторожен.
— Что он с больной клешней мне сделает? В слезах утопит? — улыбается он, еще раз целует меня и отпускает.
Поглубже вздохнув, я провожаю его взглядом и беру курс в дом. В дверях сталкиваюсь с выходящим Чеховским. Не сильно он спешит Глеба искать. Воротник своего новенького полупальто поправляет, скалясь во всю отшлифованную челюсть.
— Слабовато тебя Камиль поднатаскал. Промазала, — язвит он.
Я тычу пистолетом ему в пах и шиплю:
— С такого расстояния точно не промажу.
— Ладно-ладно, я пошутил! — Он осторожно обходит меня и сбегает вниз по ступенькам. — Больная.
Может, и больная. Зато живая!
Адель я нахожу в ее комнате. Зареванная, пьяная, бледная. Лежит на запачканной кровью кровати и требует у Лучианы стакан виски.
— Лучик, отведи Артура в игровую, — велю я. — Запритесь и не выходите.
Девочка послушно берет брата за руку и выводит из комнаты. Я закрываю дверь, пистолетом откидываю крышку аптечки на прикроватной тумбочке, вынимаю из нее бинт и швыряю Адель.
— Держи. Лекарство.
От возмущения она проглатывает все слова, что застревают в горле.
Я же на исключительных инстинктах иду к окну, чуть отодвигаю занавеску и выглядываю на улицу. Кругом тихо. Похоже, Глеб далеко ушел.
— Ты… Ты… —
