его друзей.
— Я у бара, но здесь негде присесть.
— Спроси у кого-нибудь название заведения.
— Извините, — говорит она кому-то нежным и сладким голосом.
— Привет, милая, — отвечает грубый голос.
Я уже знаю, что завтра разорву Александра на части.
— Вы можете сказать, где я нахожусь?
Парень смеется.
— Судя по тому, как ты выглядишь в этом платье… мы, наверное, на небесах.
Эмелия не обращает внимания на идиотскую фразу. Она неловко благодарит его и спрашивает снова. Я едва слышу название бара. Звук приглушенный, но думаю, что знаю его.
— Оставайся у бара. Попроси воды, если сможешь, но никуда не уходи. Мне потребуется всего несколько минут, чтобы добраться. Ты можешь оставаться на связи?
— Мне ничего не угрожает. Вам не нужно так защищать меня.
Разве нет? Какой у меня выбор? Она держит мое сердце на ладони. Она раздавит нас обоих, если не будет осторожна.
Чувствую себя слегка дезориентированным, когда еду по улицам Бостона посреди ночи. Переход от глубокого сна к бодрствованию так быстро вызывает у меня ощущение, что я нахожусь в каком-то лихорадочном сне. Добираюсь до L'ultima Cena за рекордно короткое время и паркуюсь у входа. Мне насрать, оштрафуют меня или отбуксируют. Если моей машины не будет, когда вернусь с Эмелией, я отвезу ее домой на такси, а обо всем остальном позабочусь позже.
Чтобы попасть в бар, нужно отстоять очередь, но вышибала, должно быть, увидел, как я подъезжаю к обочине, словно летучая мышь из ада, потому что он не останавливает меня, когда я проскакиваю мимо него и направляюсь внутрь.
Музыка встречает меня, как удар кулаком в лицо. Сердце колотится в груди, когда осматриваю толпу в поисках ее. На обширном пространстве расположены три бара, и я нахожу Эмелию во втором, рядом с каким-то парнем, который, наклонившись, разговаривает с ней.
Подойдя к ней, беру ее за руку и осторожно поворачиваю.
На полсекунды ее глаза расширяются от тревоги, а затем она с облегчением поворачивается ко мне.
— Кто ты? — спрашивает меня парень.
Я даже не смотрю на него.
— Пошли, — говорю я, помогая Эмелии слезть с барного стула.
Она теряет равновесие, поэтому я прижимаю ее к себе и направляюсь к двери.
Александр останавливает нас на полпути.
— Эмелия, я искал тебя. И ни хрена себе! Смотрите, кто присоединился! — он хлопает меня ладонью по груди.
Один взгляд на его расширенные глаза говорит мне все, что нужно знать, наркотическая привычка, которую он подхватил в Сент-Джонсе, жива и здорова.
— Уйди с дороги.
Когда он не двигается, я начинаю обходить его, и он смеется.
— В чем проблема, чувак? Останься. Повеселись с нами.
Я не оборачиваюсь.
— Ночь только начинается!
Его крики остаются без внимания.
Мое кровяное давление сразу же падает, как только я вывожу Эмелию на свежий осенний воздух. Без громкой музыки я могу мыслить более ясно. Разворачиваю ее лицом к себе и беру за подбородок. Ее веки опущены и выглядят усталыми, но она не под кайфом.
— Александр давал тебе что-нибудь?
Черты ее лица искажаются в замешательстве.
— Выпить? — спрашивает она. — Да.
— Нет. Он давал порошок, таблетки? Наркотики, Эмелия.
Даже в пьяном состоянии мой вопрос настораживает ее.
— Нет, — настаивает она. — Ничего.
Почувствовав облегчение, отпускаю ее, затем беру за руку чуть выше бицепса и мягко направляю к машине. Мне повезло, что она все еще там, и без штрафа.
— Сюда, — говорю я, помогая ей опуститься на пассажирское сиденье и стараясь защитить ее голову. Надежно пристегиваю ее, затем обхожу машину спереди. К тому времени, как сажусь, ее глаза уже закрыты.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашиваю я, заводя машину.
— Устала, — тихо говорит она.
— А как желудок?
— Все в порядке, — обещает она, не открывая глаз.
Протягиваю руку, чтобы коснуться внутренней стороны ее запястья. Не знаю, зачем я это делаю. Я не врач и не знаю, что ищу, но чувствую себя лучше, когда она в моих руках. Мне нравится считать ее пульс и знать, что с ней все в порядке.
Она не шевелится, когда я вливаюсь в поток машин и еду домой. Когда подъезжаю к дому, ее голова откидывается в сторону, и я понимаю, что она без сознания. После того как припарковался, я не бужу ее. Расстегиваю ремень безопасности и заношу в дом, следя за каждым ее вздохом.
Сразу же направляюсь в свою комнату и кладу ее на кровать. Убедившись, что она не откатится в сторону, беру футболку из шкафа и начинаю раздевать ее. От одежды, в которой она была в баре, пахнет алкоголем и дымом. Раздеваю ее так уважительно, как только могу, двигаясь и прикасаясь к ней, как родитель, ухаживающий за ребенком, а не как любовник, соблазняющий женщину. Я не задерживаюсь на ее теле. После того как заканчиваю стаскивать платье, выбрасываю его в коридор. Затем надеваю ей через голову одну из своих футболок.
— Эмелия? — спрашиваю я, с любопытством ожидая, не зашевелится ли она.
В идеале надо было бы дать ей попить воды, но она не двигается.
Достаю из ванной мусорное ведро и ставлю его на пол рядом с кроватью, а затем осторожно переворачиваю ее на бок, чтобы убедиться, что она в безопасности. Cажусь на кровать позади нее, прислонившись к изголовью, и смотрю, как она спит. Когда она кажется слишком неподвижной, я протягиваю руку и проверяю пульс у нее на шее. Каждый раз он нормальный. Я беспокоюсь по пустякам.
Если я и сплю, то короткими перерывами. Большую часть ночи провожу на вахте. Парень из Сент-Джонса, на несколько классов старше меня, задохнулся собственной рвотой после обильной ночной попойки. Это было предупреждение, и я прислушиваюсь сейчас к Эмелии.
Она несколько раз вздрагивает, но в остальном крепко спит до десяти утра. Я пью уже вторую чашку кофе, работая на ноутбуке в углу комнаты, когда она стонет и садится.
Наблюдаю, как она приходит в себя. Больно видеть, как она морщится, а потом прикрывает глаза от утреннего света.
— Рядом с кроватью есть лекарство.
Мой голос заставляет ее подпрыгнуть, как будто она не уверена, где она и с кем.
— И вода. Пей маленькими глотками, пока не почувствуешь, что желудок нормально работает.
— Спасибо, — говорит она скрипучим и слабым голосом.
Не теряя времени, она запивает таблетку, а затем перекидывает ноги, хватается за край и остается там, зависнув.
Ее взгляд устремлен в пол. На меня она по-прежнему не смотрит.
Ее каштановые волосы растрепаны, макияж размазан, губы потрескались. Моя футболка едва доходит до верха ее бедер,
