Я же заслужил и эту боль, разрывающую тело и эти угрызения совести, сводящие с ума. А ведь я клятвенно обещал больше не лгать ей. Но как признаться в подобном? Как вообще смотреть ей в глаза, после всего этого? Изменил, предал и малодушно солгал. Может, рассказать всё сегодня? Пусть она сама судит, насколько я виновен и может ли жить с таким уродом. Но нет, не могу. Опять же не хватает духу. Она мой кислород, я безнадёжно болен этой девушкой, и это признание будет сродни самоубийству. Только пустить в голову пять миллиметров свинца или повеситься — это быстро. А признание — это страдание каждый миг на протяжении нескольких невозможно долгих минут. Она не примет, не поймёт и, конечно же, не простит. И будет совершенно права.
Устав от раздумий и понимая, что веду себя подозрительно, я направился в сторону кухни. Было страшно, словно я иду не к любимой девушке, а на встречу лицом к лицу с бесконечным количеством собственных грехов. Что я увижу в её глазах: отчуждение, разочарование, презрение, жалость? А может безразличие? Вчера Криста не стала упрекать или что-то говорить. Вдруг ей просто надоело так жить, и она устала от бесконечного вороха проблем, которые за мной волочились? Если она просто захочет уйти? И если такое случится, я обязан её отпустить, как безумно больно это не было…
— Доброе утро, — прозвучал тихий, родной голос.
— Доброе, — выдохнул я, не в силах посмотреть в глаза девушке. «Соберись, тряпка!» — приказал я себе и поднял взгляд. И тут же отшатнулся. Девушка выглядела подавленной и даже больной, словно это не меня ломает, а её. В помещении повисла тишина, холодная и неуютная.
— Скажи что-нибудь, — попросил я, не выдержав этого молчания.
— А смысл? — подняла Криста усталый и даже пугающе пустой взгляд. — Ты меня всё равно не слушаешь и не слышишь.
— Родная, — прошептал я, подойдя к девушке со спины, обняв и вдыхая дивный аромат волос. — Я тебя слушаю. И обязательно услышу. Прости, что я такой идиот и слабак. Знала бы ты, как мне паршиво. И не только физически.
— Моего присутствия тебе явно недостаточно, — ровно произнесла девушка, передёрнув плечами, стремясь сбросить мои руки, и я отступил, не желая нагнетать обстановку.
Криста была напряжена, всё её тело буквально кричало: «Не трогай меня!». На миг мне снова показалось, будто она знает всё, но я отогнал эти мысли. Она не стала бы молчать.
— Тебе нужна помощь специалистов, Адриан. Твоя попытка показать собственную силу и независимость провалилась. Впрочем, поступай, как знаешь.
И снова тишина, пропитанная её болью, разочарованием и моей бесконечной виной. Обратиться в клинику… Фактически, признать себя наркоманом. Только вот как бы противно не было, Криста права. Я оказался слишком слаб для самостоятельной борьбы. Весь этот месяц мучился сам и мучил её. И как итог срыв, измена, предательство и новая ложь. И нет никакой гарантии, что не сорвусь снова. Жалкий слабак, неудачник. Когда-то я дал себе обещание сделать её счастливой, может пришло время начать действовать?
— Хорошо, — хриплым голосом ответил я. — Ты права. Я сегодня же обращусь в клинику.
— Это правильное решение, — вымученно улыбнулась мне девушка. — Позвони, сообщи результаты. А сейчас мне нужно на работу.
Девушка скрылась из кухни, оставляя лёгкий шлейф духов. На душе было горько и невообразимо муторно. Она не ушла, но я чуть ли не физически ощутил выросшую между нами стену. И некого было винить кроме себя. Сам виноват во всём, возможно, отбрось я излишнюю гордыню и послушай её раньше, всего этого не случилось бы. Разочарование Кристы ядом отравляло кровь, ранило душу, и я принимал эту боль, был благодарен за шанс, который она мне великодушно дала. Наверное, я поступил правильно, умолчав об Оливии. Тогда я бы точно остался в гордом одиночестве, окружённый лишь горькой тяжестью своих ошибок. Самое мерзкое, я был уверен, что Оливия ещё напомнит о себе. Криста неизбежно узнает о моей измене, слишком хорошо я знал эту суку. Оставалось лишь надеяться, что я успею к тому моменту хотя бы частично вернуть доверие любимой и её веру в меня. Возможно, тогда она найдёт в себе силы выслушать, понять и простить.
Натворил я дел, и пришла пора исправлять содеянное. Ну или хотя бы начать делать хоть что-то, чтобы снова увидеть искреннюю, а не вымученную улыбку на лице любимой.
Криста
Дни слились в серую, вязкую массу. На утро после измены Адриана и его лжи, я проснулась, чувствуя странное онемение чувств. Словно в конец истощенная психика, включила какие-то защитные механизмы, спасая от полного безумия. Давая пережить первые дни, привыкнуть к положению дел.
Но радовалась я рано. Теплый душ взбодрил меня, и это безразличие, вызванное похоже хроническим недосыпанием, спало. Снова стало оглушительно больно. И опять горькие слёзы на глазах. Ну сколько можно? Хватит. Я и так не чувствовала в себе никаких сил. Ни физических, ни душевных. Истерика просто добьёт меня.
Механически одевшись, я направилась на кухню. Адриан пришёл спустя четыре чашки кофе и полтора часа времени. Выглядел он плохо, и, вопреки всей боли и обиде, которые терзали меня, я ощутила, как в душе шевельнулась жалость. Он определённо сильно сожалел, что сорвался, но жалеет ли он хоть каплю, что изменил и солгал мне? Может я наивная, но мне казалось, что да. И с каждой минутой, проведённой в его обществе, буквально физически ощущая мощные флюиды горечи и вины, исходившие от него, я всё больше укоренялась в этом мнении. Только что мне с его самоедства? Ведь он так и не признался, предпочитая ложь. Просто делал вид, словно и не было ничего.
Короткий разговор, полный его раскаяния и моих отвратительных актёрских способностей. К моему удивлению, Адриан без возражений согласился обратиться в клинику. Это согласие лишь вызвало слабую улыбку. Если бы он изначально услышал меня! А так…
Джонсон выполнил своё обещание. Первую неделю он каждое утро посещал учреждение, где ему делали укол какой-то гадости, которая облегчала симптомы ломки, позволяя ему работать. Также он посещал психолога в клинике, хотя и считал это пустой тратой времени.
Две с половиной недели — именно столько времени прошло с момента его измены. Семнадцать дней я живу в постоянной борьбе с собственными болью, горечью и отчаянием. Адриан стоически молчал про Оливию, не зная, что лишь усугублял ситуацию. Не будь я сама свидетелем этой измены, возможно, была бы рада его молчанию. Ведь если отбросить всё это в сторону, наши отношения могли бы стать идеальными. Но я всё видела и знаю, а потому происходящее между нами было лишь пародией на отношения между мужчиной и женщиной. Я старалась, видит Бог, старалась изо всех сил сделать вид, будто всё нормально, словно не знала о его предательстве. Силилась обуздать боль, отчаяние и обиду, но это выше моих сил. Они жили в моей душе, отравляя кровь горечью. Это отражалось на моём поведении и характере.
