Встав, она поняла, что все болит, и, согнувшись, прошла в ванную, держась за стены. Не глядя в зеркало, она поспешила в туалет, но столкнулась со своим отражением, когда стала мыть руки. Неужели это была она? Она выглядела как жертва насилия, которых иногда видела в газетах: все лицо было в синяках цвета баклажана, и глаза опухли до неузнаваемости. Осмотрев тело, она увидела такие же синяки на грудной клетке и бедрах. Больше не боясь того, что она могла увидеть, она разглядела все эти знаки, а потом пошла в спальню, чтобы посмотреть в большое зеркало на дверце шкафа.
Это было произведением искусства, мрачно подумала она. Она чувствовала себя, как экспонат галереи Лайонела Купер-Смита, живой экспонат, живое доказательство ярости Ника Дэлейни. Она осторожно оделась, выбрав просторную одежду, и спустилась вниз заварить чаю. Опять зазвонил телефон, и она неохотно подняла трубку.
— Привет, как ты? — начал голос Ника. — Прости, милая, прости. Ты сможешь меня простить когда-нибудь?
Она повесила трубку и вернулась в кухню, вскипятить чайник.
Когда чай был готов, она беспомощно опустилась на стул за обеденным столом, не зная, что делать. Она не могла выйти из дому. Если бы Пичс была здесь, она бы успокоила ее. Она могла поговорить только с Пичс или с Джулией. Она посмотрела на часы, но было рано, Джулия только добиралась до офиса. Она не хотела звонить подруге, та всегда была занята или спешила куда-то, или ей звонил кто-то еще, или она с кем-то разговаривала. Забавно, но все современные средства коммуникации только затрудняли общение.
Ей хотелось, чтобы Пичс вернулась и появилась в двери с предсказаниями, что Меркурий начал ретроградное движение, посидела с ней, подержала ее за руку и просто побыла здесь. В таком виде она не могла зайти к Феликсу, чтобы спросить, когда Пичс вернется. Она была бы рада даже Хлое, а может, и нет.
Телефон опять зазвонил, и она не обращала внимания, но потом сообразила, что звонить может Джулия, и пошла к телефону.
— Я знаю, ты злишься на меня, — Ник плакал. — Но мы должны поговорить. Дай мне шанс, прошу. Пожалуйста. Я люблю тебя и не хотел причинить тебе боль. Лия, разреши мне придти и поговорить с тобой.
Она повесила трубку, подумав, что впервые Ник сказал, что любит ее, и что ее не беспокоило, когда он не говорил этого раньше. Она допила чай и налила вторую чашку, ощущая боль при каждом движении. Когда телефон опять зазвонил, она закричала, чтобы все оставили ее в покое, и забилась в кресло.
Она могла позвонить матери, но что она могла ей сказать? Что ее избил прошлой ночью мужчина, с которым она спала? И что все предупреждали ее, что он может это сделать? Она не могла признаться в своей глупости и гордыне.
Телефон замолчал и зазвонил снова, и она раздраженно решила на этот раз ответить, если у нее все еще был голос, в чем она не была уверена. На этот раз она пошлет его к черту, потребует оставить в покое и больше не звонить.
С этой мыслью она подняла трубку.
— Никогда не догадаешься, с кем я столкнулась прошлым вечером, — Джулия решила обойтись без приветствия и остальных любезностей. — Джонатан, в баре в Сохо. Он был там с коллегами, скучал, и я подошла поздороваться. Мы неплохо поболтали, мне показалось, что он оживился. Он даже попросил мой номер телефона, сказав, что мы должны встретиться.
— Джулия, он избил меня, — выдавила Лия и облегченно заплакала. — Он чертовски здорово меня избил.
— Боже, Ли, не могу поверить. Что случилось?
Лия не могла говорить, рыдания душили ее, и она попыталась успокоиться.
— Мы ужинали, — начала она. — Вчера вечером. Потом в ресторан пришли Бен и Белла с ее новым любовником. Я весь вечер смотрела на них, признаюсь. Это была моя вина…
— Ли, это не твоя чертова вина, даже не думай так, — сказала Джулия, и голос ее смягчился. — И что случилось потом?
— Когда мы собрались уходить, мы подошли к ним поболтать, он сказал, что мы должны подойти. Я говорила с Беном, и он сказал, что уезжает в Кашмир, и я за него испугалась. Мы обнялись на прощание, и когда я это сделала, я поняла, что я в опасности, — она опять заплакала, и у нее заболело все тело от рыданий. — Он отвез меня к себе домой, и я старалась все уладить, я старалась.
— А потом?
— Не знаю, когда я вошла, он ударил меня и потом долго бил. Я не знаю, как это было, я была в шоке.
— Ли, бедная. А сейчас ты в порядке? У тебя ничего не сломано?
— Нет, в порядке, но вся в синяках, и мне так стыдно.
— Стыдно? Брось, Ли, ты ничего не сделала, чтобы стыдиться. Не говори так.
— Но я же знала, правда? Я же знала!
— Слушай, я тоже знала, но не верила. В это было невозможно поверить. Или мы не хотели верить? Черт, у меня еще один звонок, подожди секунду.
Даже Лия рассмеялась. Через несколько секунд снова послышался голос Джулии.
— Мне очень жаль. Слушай, я уже почти в офисе. Я позвоню тебе оттуда, хорошо? Хочешь, я приеду? Они меня наверняка отпустят. Могу прыгнуть в самолет и быть у тебя сегодня к вечеру.
— Нет, — быстро ответила Лия. — Пожалуйста, никому не говори, я не хочу. Это так глупо, я же не надоевшая жена. Никому не говори, обещаешь?
— Если ты настаиваешь, — согласилась Джулия. — Я перезвоню попозже, хорошо?
Лия повесила трубку и пошла в ванную, рассмотреть, насколько повреждено ее лицо и можно ли замазать синяки косметикой. Это было нереально, никакая косметика не могла скрыть такой жуткий цвет. Ей оставалось только работать и дать синякам время, чтобы они прошли сами собой.
Когда она включила компьютер и открыла файлы, с которыми работала, она поняла, что не может работать в таком состоянии. Как можно писать о баклажанах, когда автор такого же цвета?
Она вернулась на кухню, сделала еще чаю и обнаружила, что у нее мало молока и не так уж много продуктов. Она собиралась сходить в супермаркет утром, но теперь об этом не могло быть и речи. Она проверила в шкафчиках, сколько у нее было еды, хотя есть ей совсем не хотелось. Послышался стук калитки, и сердце ее сжалось. Неужели вернулась Пичс? Не осмеливаясь выйти из коттеджа, она прислушивалась к шагам у двери, надеясь услышать ее голос, но не услышала.
Она собралась подключиться к Интернету, но опять зазвонил телефон, и она подбежала, чтобы ответить. Но вместо Джулии, как она надеялась, это был Ник.
— Я оставил кое-что для тебя у двери, — начал он. — И я молюсь, чтобы ты простила меня. Давай поговорим? По крайней мере, дай мне все объяснить. Пожалуйста, дорогая.
Она повесила трубку, чтобы больше не слышать, и осторожно открыла входную дверь. На лестнице стояли два больших пакета из супермаркета и букет цветов сверху. В одном пакете было молоко, сыры, мясо, масло и хлеб. В другом лежали фрукты и овощи, печенье и макароны. Она тихо засмеялась от его заботливости и опять зарыдала.
