вечера. Я и подумать не мог, что Мадлен готовит что-то грандиозное.
– Бен сказал, что там никто не появляется. Его старший брат все еще работает в «Кернвуде», так что все в порядке. Я просто навела там небольшой ..эм, порядок.
Я смотрю на нее.
– Я уже в восторге.
– Не торопись. – Мадлен улыбается, но ее брови нахмурены.
– Нравится, – упорно повторяю я.
Солнце уже село, но на небе не видно ни звездочки. Оно затянуто тучами и если верить сегодняшнему прогнозу, будет сильный дождь.
Я останавливаю машину за складом, в тени от далеких огней клуба. Мадлен выходит первой и спешит к высокой, старой и покрытой лаком деревянной двери.
– Как могла, – со вздохом говорит она и открывает дверь.
Я хочу сказать ей, чтобы она перестала нервничать, и чтобы она ни придумала, будет для меня лучшим подарком. Но слова застревают в горле, когда я оказываюсь внутри.
Все те же потертые стены, балки на потолке, старый камин в центре. Потрепанный старый диван, на котором сейчас расстелено красное покрывало. Вокруг этого дивана десятки свечей. Именно они освещают помещение.
– С днем рождения. – Мадлен встает передо мной и загораживает собой это зрелище.
– Мадлен, – с трудом выговариваю я.
– Это не все, – хитро подмигнув, говорит она и убегает в дальний угол. Кажется, там хранил свои запасы Бен.
Мадлен вскрывает «тайник Бена», а точнее деревянный ящик и достает оттуда большую коробку. Мое любопытство зашкаливает. Осторожно переступая через свечи, я сажусь на диван. Мадлен ставит передо мной коробку и садится напротив.
– Я мог бы сказать, что не стоит, – начинаю я. – Но что толку, так?
– Именно, – подтверждает Мадлен. – Открывай.
Она складывает ладони вместе и подносит их к губам. Она все еще нервничает. А я радуюсь подаркам, как ребенок. За последние дни я получил их слишком много.
Коробка не запакована. Я поднимаю картонные стенки и заглядываю внутрь. Сидящая напротив Мадлен почти сходит с ума.
– Тебе нравится? Я могу вернуть. Просто я подумала…
Наклоняюсь через коробку и прерываю ее нервный лепет поцелуем.
– Это чудесно, Мадлен, – оторвавшись от нее, честно отвечаю я. – Где ты ее взяла?
Я достаю из коробки белую с черными клавишами пишущую машинку.
– В одном лондонском магазинчике, – отвечает Мадлен, расслабляясь. – Когда ее увидела, подумала о тебе. Не знаю, мне показалось, это круто.
Я все еще любуюсь на свой подарок, затем перевожу взгляд на любимую девушку.
– Буду писать на ней. И плевать, что это громко, долго и всякое такое.
Мадлен смеется.
– В коробке все, что тебе пригодится.
– Спасибо. – Я осторожно кладу машинку обратно в коробку и убираю ее за диван, чтобы не задеть.
– Пожалуйста. Знаешь, ты такой… – Мадлен смотрит в потолок, затем на меня. – Несовременный, что ли.
– Я?
– Да. – Она смеется над моей реакцией. – На свою страничку на «Фейсбук» ты заходишь, только для учебы, у тебя нет аккаунта в «Твиттере», нет «Инстаграма», ты пользуешься только электронной почтой. Слушаешь пластинки. – Она снова расплывается в улыбке. – Если бы мне попались на глаза пергаментная бумага, гусиное перо и чернила, я бы купила тебе их.
Мне тоже становится смешно. Это правда. Но я не замечаю и даже не нуждаюсь в таком большом количестве социальных сетей. А моя любовь к пластинкам считается искусством. Именно это я говорю Мадлен.
– Ты особенный, – серьезно говорит она.
Мы оба перестаем улыбаться.
– Ты – особенная. – Мой голос звучит тихо.
Мадлен придвигается ко мне и целует меня в губы. Я снимаю с себя футболку и откидываю ее в сторону.
– Черт, надеюсь не на свечи, – успеваю пробормотать я между поцелуями.
Мадлен расстегивает ремень моих джинсов и тащит их вниз. Я неуклюже от них освобождаюсь. Она все еще одета, и я быстро решаю эту проблему.
Мои руки начинают медленно движение по ее лодыжкам, и вверх к коленям и бедрам… Мадлен стаскивает с себя кофту. Я расстегиваю ее сарафан и спускаю бретельки по плечам. Там где касаются ее тела руки – оставляют поцелуй мои губы. У меня едва хватает терпения. Я снимаю с нее нижнее белье и снимаю с себя боксеры. Мадлен обхватывает ногами мою спину, когда я медленно погружаюсь в нее.
Это что-то невероятное.
Каждый раз, когда я в ней, я чуть ли не сгораю заживо. Я так люблю эту девушку, так люблю…
Она перемещается на меня и активно двигает бедрами, пока я впиваюсь в них пальцами. Наши стоны заглушают звуки начинающегося дождя, который громко стучит по крыше.
– Самый. Лучший. Подарок. В. Мире, – отрывисто, каждое слово произношу я.
Мадлен тихо смеется и прижимается ко мне. Мы полусидим обнаженные, на старом складе и целуем друг друга.
– Мама передавала тебе привет, – говорю я после некоторого молчания.
– Здорово, – говорит тихо Мадлен.
Да, это здорово. Мы прошли некий рубеж, и многое встало на свои места. Это дает меньше поводов для раздумий.
Я глажу ее спину, и мы молчим, слушая дождь и глядя на свечи.
– Мне нужно тебе кое-что рассказать, – произносит Мадлен.
Она поднимает голову с моего плеча и смотрит на меня. Мои руки обвивают ее тонкую талию.
– О чем? – интересуюсь я.
– Я кое-что тебе не рассказала. – Она чувствует, как мои мышцы каменеют, но продолжает: – Помнишь, я тебе говорила, будто мне показалось, что за мной кто-то следил?
– Ты выяснила кто это?
Мадлен отрицательно качает головой:
– Нет. Но тогда, когда твой папа впервые попал в больницу, и мы с Ханной
